Пронзающие небо
Шрифт:
— Я и тоже, — проговорил Алеша.
— Вот видишь! Друг без друга мы ни шагу!
— А вот если бы, пока меня здесь не было, тьма бы не удержала тебя и ты бы выбрался сюда, вернулся бы ты потом назад за мной? — спросил неожиданно Алеша.
Чунг хотел было обидеться, но не смог:
— Вернулся бы, — ответил он, — потому что знал бы, что дальше мне без тебя все равно не пройти…
— А вот, если бы эти ворота уже прямо тут стояли тогда бы вернулся? — все не унимался Алеша, он сам не знал зачем задает такие вопросы. — Если бы не надо было тебе уже никуда продираться,
— Алеча я ничего тебе не отвечу, вот будет у меня возможность доказать свою верность, тогда докажу, а так, что говорить — слова, ведь, не дело. Но зачем ты это спрашиваешь?
— Не знаю, не знаю, так — мысли дурные в голову лезут… Ладно, забудем и пойдем вперед. Сейчас пойдем. Впрочем — постой. Расскажи мне сначала, как ты в живых тогда на берегу остался — тебя ведь каменная игла должна была пронзить? Я, ведь, пытался ее сломать…
— Да, да! — вновь оживился Чунг, — помню, я здесь очутился и скрежет да грохот поднялся. Вижу, падает вроде что…
— Ясно, ясно, — нетерпеливо перебил его Алеша, — ты здесь появился и собой этот столб подкосил. Он как раз перед тобой на дно рухнул. Ну все, довольно теперь. Вперед!
Впереди их ждал по виду довольно безопасный участок пути — склон плавно без всяких уступов сбегал вниз, и терялся в отдалении в сумраке.
Ребята сделали несколько шагов по этому склону и… побежали. В их намерения не входило бежать, однако ноги не слушались их больше и несли все быстрее и быстрее вперед.
— Что это — неужели опять колдовство?! — на бегу выпалил Чунг.
— Здесь без этого ни шагу, — не поворачивая к нему головы ответил Алеша, — куда же нас так несет… ах ты!
Никогда он не бегал еще так быстро, ноги уже заплетались, однако каким-то чудом он все еще не падал. Все вокруг стремительно дергалось и дрожало и в то же время оставалось мертво и недвижимо…
— Куда нас несет то?! — не надеясь получить ответа, выкрикнул Алеша.
Ответа он и не получил зато споткнулся обо что то и с разгона полетел вперед. В краткий миг перед его глазами промелькнули какие-то невысокие выступы и впадины, потом все закружилось и задергалось в безумном танце, Алеша почувствовал сильный удар в грудь и был разбужен…
— Хватит, довольно, — услышал Алеша сердитый голос судьи Добрентия, — Хватит мне лапшу на уши вешать! Выспятся по дороге. Я ямщику сказал, что б ждал не отходил от повозки, он там мерзнет! Ну, вставайте-вставайте, раз уж приспичило…
И Добрентий, без лишних церемоний, подхватил ещё сонного, ещё не совсем разлепившего глаза Алёшу, и вздёрнул его на ноги:
— Подымайся, подымайся — видишь: управителю нашему Илье приспичило именно сегодня отсылать тебя в Белый град.
Воевода стоял посреди камеры, неотрывно глядел в веющее мраком, едва-едва не лопающее от страшного наплыва стихии окно; действительно — удивительным и немыслимым казалось, чтобы в такую вот ночь отправляли куда-либо заключённых — Илья это понимал, потому и стоял такой нахмуренный.
И
— Я ещё раз говорю: сегодня ночью! Следующей — будет поздно. Неужели не понимаешь — они устроят засаду.
— Я то понимаю! — не выпуская Алёшиного плеча, и довольно больно сжав его в костяной своей ладони, воскликнул Добрентий. — Я то понимаю, что в такую бурю и не понадобится никаких разбойничьих засад, чтобы перебить твоих людей. Буря их перебьёт!.. И это же колдовская буря!..
Здесь не следует удивляться, что такой серьёзный человек серьёзно говорил "колдовская буря" — ведь в те времена колдовство было столь же естественно, как и рассветы и закаты, и также окружало жизнь человеческую, как и воздух. Во время этих слов воевода аж весь побагровел, и вдруг подошёл ко столу, и так сильно, что затрещал и подпрыгнул стол, ударил по нему кулачищем:
— Та-ак! — прямо-таки взвился он. — Кто здесь, в городе управитель? А?.. Отвечай — ты иль я?..
— К чему это? Я знаю — по своему желанию можешь и засадить меня. Только вот государь наш Роман…
— Знаю — не одобрит.
— Воеводства тебя лишить может.
— А нехай лишает! — Илья ещё раз ударил кулаком по столу, и в это мгновенье рука Добрентия так сжалась на Алёшином плече, что мальчик едва не вскрикнул. — …Ты, Добрентий, мне больше не перечь — я своё решение твёрдо знаю.
После этого Илья обернулся в коридор и крикнул туда:
— А ну, уводите их…
В комнату ступили два солдата, подошли к Алёше и Ольге — легонько подтолкнули.
Алеша взял Олю за руку и так они вышли в коридор. Алеша чувствовал себя осужденным на сметную казнь.
Они прошли они широкую и низкую комнату, где за большим столом освещаемым несколькими свечами сидел писарь и быстро-быстро чирикал что-то на большом листе. Напротив писаря сидел еще один невысокий человек с большой лысиной и что-то писарю говорил. Человек этот бросил быстрый испуганный взгляд на проходящих и замолк.
Воевода хлопнул его по плечу:
— Ну что, Лука, деньжата пересчитываешь?
Алеше запомнился тогда этот человек хоть и не знал он, что в будущем им еще доведется встретится…
Распахнули окованную железом дверь, а за дверью этой… там выла в черной ночи вьюга, да два огонька, укрытые от ненастья за стеклами светильников, покачивались на крыльце. Еще видна была высокая повозка, которая стояла у самого крыльца. Повозка была довольно грубого вида однако ж крепко сколоченная и с единственным маленьким окошечком на единственной же дверце в задней части. Повозку окружали всадники — по словам воеводы их должны было быть двадцать, однако ж пересчитать их не представлялось никакой возможности: в стремительном движении чёрного, плотными снеговыми потоками наполненного беспрерывного вихря, они представлялись размытыми, сливающимися с этим мраком силуэтами — один силуэт переходил в другой, смешивался с мраком, в каждое мгновенье казалось, разрывался, представлялся малой частицей этой колдовской бури.