Пропащие

Высыпкова Леда

– Нет, не знакомы. Но я застал пару лет твоей службы, пока бегал в младших. Просто путался в ногах, тебе незачем меня помнить. Капитаном стал не так давно.

– Вот как.

– Знать, коротышка прилично отвалил, чтобы за следствие взялся именно ты.

– Иначе я бы и не вылез из койки. Кроме того, событие серьёзное. Как в старые времена, когда продыху не знали от сраных любителей стрельбы по поводу и без.

Лобо чуть сконфузился:

– Признаюсь честно: я пока только истреблял луговых волков да бешеных псин. Здесь давно уже ни хрена не

происходит, только воруют время от времени.

– Да, – выдохнул Феликс. – И на старуху бывает проруха. Давай к делу и сверимся: что лично тебе известно про Инкриза? Выкладывай всё, что помнишь, нам нужны факты.

Капитан за сомкнутыми губами прикусил кончик языка, собирая воедино подробности.

– Он ошивается здесь в конце лета где-то с месяц, потом берёт лошадей и едет дальше. Зимует, думаю, в Юстифи. Шайку Инкриза везде можно узнать по вагончику гадалки и двум красивым девкам. Такого больше нет ни у кого, они настоящие гимнастки. Если выступление вечером, то с ними ещё факир. Такие фокусы выделывает! Берёт и горящий факел прямо об язык тушит. Я как увидел однажды – аж поджался.

Феликс одобрительно кивнул и добавил:

– Забыл упомянуть барабанщика. Он лупит по железным бочкам и трубам. Не то чтобы музыка, хотя звучит интересно.

– Точно, он хоть и громкий, но самый незаметный.

– Тогда я понял всё правильно, – задумчиво замурлыкал коронер. – На ярмарки не хожу, хозяйка моей берлоги с этим отлично справляется и приносит мне вкусности. Но днём я не раз замечал их вагончик на площади. Молодых ребят тоже мельком видел. Стало быть, дедуля на старости лет захотел позабавиться и просто велел мордоворотам привести одну из девушек. Что-то младший Амьеро не слишком стесняется этого обстоятельства.

– Может, у них всё же был уговор, как ты и предположил? У гимнастки и Гиля?

– Не верю, – отмахнулся Феликс. – Я знаю, как ведут себя подобные снобы. Шашни отца едва ли укрылись бы от глаз сына. Да и Инкриза всё это задело не просто так, он ведь не дикарь, чтобы вопросы решать при помощи ножа.

Смятый пустой кулёк, полупрозрачный от масла, упал на мостовую и побежал по ней, как перекати-поле. Ветер всё-таки задул, слизывая жару, хоть и слабый. Коронер поправил рубашку под ремнём и продолжил:

– Ни капли сострадания не вызывает этот, как ты назвал его, коротышка. Во-первых, он темнит. Во-вторых… впрочем, чутьё доказательством не является. Слишком много вопросов скопилось. Заглянем в контейнеры, может, Инкриз сидит там, словно сыч в гнезде, и ждёт ареста, попрятав своих детей. Бывает и такое.

Двинулись пешком, чтобы поберечь лошадей. Свалка считалась плохим местом для всадника, потому-то ночной дозор даже не попытался искать там убийцу.

Поскольку Экзеси сгружал отходы прямо на окраине, за годы они образовали подобие крепостного вала, таявшего к каждой зиме: нищие вынимали из него сначала всё хоть немного полезное в хозяйстве, потом всё горючее. За тем бугром начиналась Свалка. Огромная, кишащая сбродом,

таившая в недрах артефакты, предназначение которых давно забыли. Свидетельства древней эпохи, ушедшей навсегда, беспечности и утраченного рая.

Над мусорными холмами, возвышавшимися словно пустынные барханы, плавилась серая даль. Никакого запаха от Свалки не исходило, всё, что могло перегнить, давно перегнило. Птицы и собаки в ней тоже уже давно не рылись. Там в морских контейнерах и длинных кузовах, в шатрах и юртах, слепленных из всего, что попадалось под руку, обитали не самые успешные жители Экзеси и бродяги. Многие из них каждодневно копали в холмах ямы и пещеры в поисках цветного металла. Иной раз старателям удавалось выплавить и продать слиток меди или алюминия, тогда они покупали чистую воду и мясо, которых не видели месяцами.

Феликс петлял между кострищ и хижин, разглядывая в пыли следы. Их были сотни: детские, взрослые, полосы от колёс. Жизнь кипела, но только в отсутствие таких, как они с Лобо, – здесь за каждым тащился груз мелких и крупных проблем с законом.

Один лишь лысый калека, передвигавшийся на низкой тележке, имел несчастье попасться им на глаза. Лобо спросил его о труппе Инкриза. Уперев в растрескавшийся суглинок свои пудовые кулаки в жёсткой шерсти, тот злобно кивнул в сторону нужного морского контейнера и поспешил в тень своего шалаша.

Обиталище циркачей пустовало. Оно тянуло, как ни странно, на средний достаток: сносная посуда, чистый пол, несколько спальных мест с одеялами и перьевыми подушками. Лобо поправил ремень ружья и стал хозяйски расхаживать по старым застиранным коврикам. Он находился в чужом доме на ответственном задании, но привычно подумал, что мама убила бы за такое.

– Настоящие артисты, – заметил Феликс. – Реквизита почти нет. Они всё унесли с собой или спрятали. Если бы не рисунки и афиши, я бы подумал, простые обывалы.

– Между прочим, рисунки совсем детские, – капитан снял с гвоздика желтоватый лист, расчерченный карандашами. – Животные, цветы, вон и они сами. Здесь и подписи есть. «Тиса», «мама Фринни»… Интересно, это те же детишки или другие?

– Так сразу и не скажешь. От души намалёвано.

– Кстати говоря, картинка-то весёлая, но сдаётся мне, он держит своих артистов угрозами или силой. Никто ведь не проверял эту семейку на вшивость.

Феликс осторожно забрал листок, чтобы рассмотреть получше.

– Очень уж простые фигурки, рука ребёнка пяти-семи лет. Притом, он уже умел писать. В чёрной шляпе, самый крупный – наверное, Инкриз. Все держатся за руки так, будто срослись. Нет, Лобо, так не рисуют забитые и запуганные дети.

– Из этих каракулей можно что-то понять? С ума сойти.

– У меня есть дочка, в своё время пришлось углубиться в тему воспитания.

Рисунок исчез в потёртом планшете коронера.

– А ты, небось, мечтал о сыне, – усмехнулся Лобо.

И тут же пожалел о своём выпаде, потому что старик одарил его недобрым взглядом.