Пропавшие без вести
Шрифт:
— А вдруг они схватят вас! — высказался Анатолий.
— Я им не нужный товар. Им надо дорогу в отряд проследить по болоту. Тут перемычка в болоте была, метра в два шириной, мы нарочно ее утопили: верхушечку срезали сантиметров на сорок, а без травы перемычка тает сама, что ни день… Я кладочки знаю… А вправо и влево — трясина! Прижмитесь на этом месте и тут лежите. Я часа через два подойду.
…И сейчас за мной не ходить, не то — крышка!.. А когда по ягоды выйду, смотрите — в белой косынке буду, то потихоньку и вы за мной, а если я буду в синей косынке, то вы от греха уходите подальше. Дня через два опять на тот огород идите, к той женщине…
Она поползла, как ящерица, прижимаясь
Друзья лежали во влажной траве молча. Время шло медленно. Солнце стояло уж высоко, когда в утренней тишине леса опять послышались негромкие голоса немцев. Анатолий приподнял голову, стараясь их разглядеть сквозь кустарник. Это были уже другие солдаты. Их было двое, каждый с длинным шестом в руке. Покуривая, они вполголоса, лениво перебрасывались какими-то короткими фразами. Один, должно быть, заметил ягоду и с веселым восклицанием наклонился сорвать ее, второй тоже. Их отделяло от беглецов около сотни шагов.
— Снять «грачиным» зарядом обоих, а? — шепнул Сергей, взявшись за автомат.
Бурнин ухватился рукою за ствол его автомата и сильным движением прижал к земле.
— Приказ слыхал?! Нельзя же стрелять, — отозвался Бурнин — Уж если увидят, придется…
Солдаты беспечно щипали ягоду. Казалось просто несправедливостью нападать на эти мирные травоядные существа…
Вдруг один из них, оставив свое занятие, насторожился и подал опасливый знак товарищу. Оба мгновенно присели в траву, превратившись в хищников, которые увидали добычу.
Метров за двести от немцев между кустами мелькнула фигурка Кати. Она шла в белой косынке деловито и торопливо, — значит, считала, что в лесу нет фашистов.
Катя остановилась и оглянулась, желая убедиться, что никто не следит. Оба немца упали в траву, а она, уверившись в безопасности, двинулась дальше. Солдаты чуть-чуть пропустили ее и рванулись за ней перебежками.
— Вперед! — шепнул Сергею Бурнин, и оба они поползли по траве, доползли до кустов и пустились за немцами…
— Отстанем! — с опаской шепнул Сергей. — Пошли перебежками вслед.
Но тут почти рядом с собой, за кустами, они услышали тихое и беспечное женское пение — Катя петляла какой-то тропкой, негромко мурлыча мотив «Коробейников»:
Распрямись ты, ро-ожь высокая, Тайну свято сохрани…У Бурнина стеснило в груди. Как подать ей знак, что она ошиблась, что солдаты перехитрили ее и следят за ней? Ведь этой песенкой она подает им, Бурнину и Сергею, знак, что они могут идти за ней в безопасности. Но было никак невозможно предупредить ее: вслед за Катей в тех же кустах промелькнули немцы. Они не отставали от нее, скрытно, но уверенно продвигаясь, хоронясь за густые купы кривых, мелкорослых елок… Если даже она услышит движение солдат за собою, она не оглянется, считая, что это Бурнин и его товарищ, и, может быть, только досадуя, что они продвигаются недостаточно скрытно.
Минутами Бурнину и Сергею было видно одновременно и Катю и ее преследователей — их отделяла от немцев всего сотня метров. Вот Катя остановилась, а оба солдата приникли в кустах, следя за ней, как собаки на стойке. Катя на мгновение оглянулась, затем, спокойно наклонясь, подоткнула подол юбки, обнажив ноги выше колен, и шагнула в болотную воду. Немцы, таясь за кустами, тоже поспешно разулись. Бурнин и Сергей последовали их примеру.
Болото поросло кустами и мелкими корявыми деревцами ольшаника и осины, они
— Завязнем! — шепнул Сергей.
— Пустяки! Немцы лезут, а мы что?! Болото-то русское!
— Товарищ майор, кто отсюда услышит? Глушь! Стукнем по разу, а? — предложил Сергей. — Ведь товарищ Катя не знала о наших «грачиных», когда стрелять запретила…
Вместо ответа Бурнин шагнул в воду. Сергей за ним.
Босые ноги их погрузились в теплую, склизкую и противную тину, и из нее ползли, как живые, щекоча обнаженные икры, всплывали наверх и лопались радужные вонючие пузырьки.
Немцы шли впереди со своими большими шестами. Порхая над ними, расстрекоталась стая сорок. Впереди, за кустами, на мгновение снова мелькнуло зеленое платьице Кати.
Деревья оборвались как-то вдруг. Впереди расстилалась гладкая, поросшая ряской, без всяких приметных ориентиров, широкая, почти на полкилометра, луговина.
— Вот тут-то оно и есть! — шепнул Сергей. — Тут трясина пойдет, Корнилыч.
Катя не задержалась, не замедлила шага. Немцы ступили за нею на луговину. Прятаться им уже было некуда. Шагов сорок или полсотни они шли за Катей по едва, приметному следу, который тут же, у них на глазах, сплывался и исчезал. Они ступали осторожно, опирались на свои длинные шесты и, видимо, осознавали опасность…
— Матка, хальт! — вдруг крикнул один из солдат, в нерешимости остановившись.
Второй немец тоже остановился, и оба они навели автоматы на Катю.
Женщина оглянулась и растерянно замерла.
— Komm her! Komm!
— Hande hoch! Komm her! [45] — кричали солдаты, не сводя с Кати направленное на нее оружие.
— Hande, Hande hoch! [46] — настойчиво кричал немец, когда Катя покорно пошла к ним навстречу.
45
Иди сюда! Иди! Руки вверх! Иди сюда!
46
Руки, руки вверх!
Она подняла руки и остановилась среди болота.
— Komm! Komm, verfluchte, nochmal! — закричал гитлеровец. — Komm, Schwein! [47]
Она еще шагнула вперед. Фашистские автоматы почти упирались в грудь отважной женщины, стоявшей с поднятыми руками.
Бурнин вскинул ствол и поймал фашиста на мушку. Их отделяло от немца не более полусотни метров. На это расстояние «грачиного» было достаточно. Солдат покачнулся, сраженный пулей, и молча рухнул в трясину. Второй солдат обернулся на выстрел с поднятым автоматом, но выстрелить в Бурнина и Сергея он не успел — крепкие руки Кати не с женской силой толкнули его сразу в оба плеча. Фашист упал головою в болото, и только босые грязные ноги его конвульсивно задергались над зеленой зыбью, словно в какой-то отчаянной пляске, но и Катя едва не упала. Несколько раз она, как птица крыльями, взмахнула руками, силясь сохранить равновесие. И все-таки удержалась, выстояла. Отступив шагов пять и закрыв руками лицо, Катя отвернулась от зрелища пляшущих в воздухе ног.
47
Подойди! Подойди еще, проклятая! Иди, свинья!