Пропавшие без вести

Злобин Степан Павлович

Размотать обмотки с обеих ног и обмотать ими руки было делом минуты. Михаила лихорадило. Прожекторы не светили на вышках. Он не помнил и сам, таясь и крадучись или единым духом оказался он у проволоки, он не заметил, во скольких местах разодрал руки, ноги и грудь о железный терновник ограды, не слышал, заскрипела ли проволока под тяжестью его тела. Он вслушивался в перестрелку, — может быть, в километре отсюда, может быть, в двух. Непогода мешала определить… Варакин вылез уже на верхушку ограды, когда яркая молния осветила

его… Выстрел с вышки грянул прежде удара грома. Прыгая, Михаил его все-таки слышал. Он понимал, что надо мгновенно вскочить и бежать, но резкая боль в ноге повалила его на землю.

С двух сторон приближались ручные фонарики…

— Ну, вставай! — раздался неожиданно русский возглас, и вместо выстрела Михаил получил пинок в грудь. — Вставай, сука! — Новый пинок.

— Не могу… Ногу вывихнул.

— Що це таке трапылось? — спросил другой голос, и свет второго фонарика упал на лежавшего Варакина.

— Пан голова, утиклец з карантина.

— Ведите до комендатуры.

— Та вин не может пиднятысь. Каже, нога повихнута.

Раздался короткий свисток. Появились из темноты еще два человека. Варакина подхватили под мышки, потащили волоком и бросили на пол полицейской комендатуры.

Как они его били!.. По груди, по спине, по бокам. Ногами, прикладами винтовок… И пуще всех «пан голова» полиции.

Как после узнал Варакин, в эту грозовую ночь с боем ушла к партизанам лагерная команда лесорубов. Немецкие солдаты с постов были брошены в лес, на вооруженную облаву… Лагерной «вооруженной полиции», набранной из разных националистских подонков, фашисты доверили в этот час самостоятельно охранять транспортный карантин с винтовками и пулеметами в руках.

«Пан голова», которого и немцы и русские звали попросту комендантом, и был больше всего взбешен тем, что Варакин пытался бежать именно в тот момент, когда он, «голова вооруженной полиции», полностью отвечал за охрану, когда он мог лучше всего доказать свою преданность фюреру и «новому порядку».

Избитого Варакина бросили в карцер. Как там без медицинской помощи да еще на голодном пайке срослись его ребра, он не понял и сам… Десять дней его оставляли с вывихом ноги, увеличивая мучения, потом пришел фельдшер, и, только якобы тут узнав, что Варакин — врач, «пан голова» приказал его вызвать.

— Что же вы мне не сказали, что вы офицер и врач? — «упрекнул» он Варакина. — Я бы ни в коем случае не позволил своим подчиненным так обращаться с образованным человеком! Разумеется, ваш поступок был необдуманным, и если вы подтвердите это, высказав сожаление…

— Сожаление?! — Варакин вскипел возмущением от этой спокойной подлости и плюнул в гладкую рожу «пана головы».

Комендант с прежней свирепостью бил его сапогами. Ему помогали два полицая. Потом Варакин опять валялся в подвале.

И вот по прошествии в общей сложности более трех недель его водворили в тот

же транспортный карантин.

«Приказ есть приказ». Каждый, кто пытался бежать из плена, по отбытии наказания возвращался непременно к той самой судьбе, от которой бежал: таков был обычай немцев. Назначенный на отправку в Германию Варакин вновь теперь ожидал очередного транспорта. Его терзала та же тоска, еще усиленная ощущением одиночества. С ним не было уже ни Любимова, ни Славинского, ни фельдшеров из лазарета артиллерийского городка. Все они были отправлены в свое время, по отбытии карантина. Михаила теперь окружали незнакомые люди.

Варакин представлял себе, что, наверное, уже совершился партизанский налет на лагерь в артиллерийском городке, слух о котором от кого-то заранее дошел до Славинского, и с горечью думал о том, что мстительный произвол Тарасевича оторвал его от друзей, которые нынче уже, наверное, на свободе: Бурнин, Баграмов, Волжак, капитан Володя, Сашка-шофер, саратовский инженер Мелентьев, Юзик Рогинский, Иван Балашов…

— Доктор, позвольте вам предложить поужинать с нами. Ребята прислали нам котелочек горячей картошки, — в темноте барака шепнул над ухом Варакина незнакомый человек.

Для изголодавшегося Варакина предложение было соблазнительно. Он спустился с нар.

— Капитан Рогаткин, — назвал себя человек, предложивший поужинать.

— Капитан Устряков, — назвался второй.

Кроме горячей картошки у них оказалось сало. Постепенно в разговоре выяснилось, что они уже знали о смелой попытке Варакина, о побоях в карцере, даже и о плевке в физиономию Морковенко, коменданта вооруженной полиции.

Наутро, кроме двух капитанов, с ним познакомились два лейтенанта, трое врачей, присланных из Борисова, десять фельдшеров, вывезенных из лагерей Орши.

К ночи два капитана опять пригласили Михаила поужинать с ними, а когда он из скромности пытался отказаться, Рогаткин сказал ему:

— Вас, доктор, карцер замучил. Чтобы поднять ваши силы, у нас осталось еще только девять дней. Если не хотите попасть куда-нибудь в шахты Рура, советую подкрепляться без дураков. Прыгать с поезда на ходу — не игрушка!

Варакин крепко вцепился в руку нового товарища. Да, он понимал, что ему нелегко возвратить даже те небольшие силы, которые были…

Они заняли угол на верхних нарах. Целыми днями новые друзья Варакина то пристраивались к играющим в карты или в домино, то к кучке, слушавшей чей-нибудь рассказ, и заводили знакомства, «прощупывая» население карантина. Видно было — они готовились к делу всерьез.

И Михаил поверил в удачу, воспрянул духом. Он видел, как выменивали хороший пояс на крепкий нож, теплую пилотку — на кусочек бруска, новые ботинки — на старьте, с придачей напильника. Все, что режет и пилит, все, что может служить освобождению, ценилось дороже всего.