Пропавший чиновник. Загубленная весна. Мёртвый человек
Шрифт:
У фру Амстед справились, был ли среди знакомых ее мужа некто по фамилии Могенсен?
— Нет, — сказала вдова Амстеда. — Я никогда не слыхала такой фамилии.
Ну, значит, и муж ее не знал этого человека. Ведь у мужа не было от нее никаких секретов. И он не заводил знакомств на стороне. В этом госпожа Амстед совершенно уверена.
Однако ей не известно, что в одном из шкафов ее мужа среди старых сувениров есть и фотография Могенсена.
Правда, она знает, что там лежит фотография нескольких школьных товарищей Амстеда. Она наклеена на толстый белый картон; группа мальчуганов, снятых на фоне старой липы во дворе школы, окружила учителя. И фру Амстед знает,
Немало прошло времени, прежде чем полиции удалось установить, что Теодор Амстед и Микаэль Могенсен — школьные товарищи. Собственно, это выяснилось благодаря случайному телефонному звонку одного старого учителя, который узнал об их исчезновении из газет.
Однако некоторые обстоятельства сразу же обратили на себя внимание полиции. Например, интерес обоих пропавших без вести к книгам о взрывчатых веществах. Или старый жилет из прекрасного сукна фирмы «Chestertown-Deverill», которому отдавал предпочтение и господин Амстед.
Нелегко оказалось разыскать и допросить участников последней пирушки, устроенной Микаэлем Могенсеном в квартире фру Меллер. Почти все они были не в ладах с полицией, и их редко случалось застать дома. Но даже когда это случалось, склонить их на откровенность было довольно трудно. Многим из них уже не раз доводилось беседовать с полицией, и они всегда умели увильнуть от прямого ответа.
Сыщику удалось поговорить с грузчиком, известным на весь квартал пьяницей Петером Солдатом. Но и от него было трудно добиться толку. Фру Ольсен, продавщица мороженого, могла лишь сообщить о стычке Могенсена с фру Меллер. По ее словам, здесь было что послушать! Один грузчик, работавший поденно в порту на разгрузке гашеной извести, утверждал, что Могенсен бывал пьян. Этот грузчик, не раз ходивший в далекие рейсы и понимавший по-английски, рассказал, что в состоянии опьянения Могенсен предпочтительно пользовался английским языком — к величайшему огорчению фру Меллер, гораздо менее его способной к языкам. «I am the last humanist in Europe! — постоянно твердил он. — One of the noblest figures in our history will die with me!»6
Уж не означают ли эти загадочные слова, что Могенсен готовился к смерти?
Глава 14
Ввиду странных обстоятельств, при которых скончался ее супруг, фру Амстед решила похоронить его самым скромным образом. Об этом указывалось и в извещении о смерти.
При этих обстоятельствах нелегко было найти подходящие слова и для самого извещения. Раньше она думала, что, если ее муж умрет, в извещении о смерти непременно будут слова: «Мирно почил вечным сном». Но в данном случае эта формулировка явно не годилась.
Она перебрала немало штампованных образцов, прежде чем составила, наконец, удовлетворительный текст.
Мой возлюбленный супруг и нежный отец
нашего маленького сына, служащий военного
ТЕОДОР АМСТЕД
безвременно и внезапно скончался.
Погребение состоится в узком семейном кругу.
Мой возлюбленный супруг и нежный отец
нашего маленького сына, служащий военного министерства
ТЕОДОР АМСТЕД
безвременно и внезапно скончался.
Погребение состоится в узком семейном кругу.
Как только институт судебной медицины закончил исследование останков покойного и выдал их вдове, гроб был поставлен в часовню на кладбище. А на квартиру покойного явился представитель магазина похоронных принадлежностей, чтобы узнать о распоряжениях, которые фру Амстед пожелает сделать насчет похорон.
Человек этот был небольшого роста, щуплый, в черных перчатках, с грустно-участливым выражением лица. Фру Амстед он очень понравился. Она видела, что он понимает ее горе и готов сделать все возможное, чтобы снять с нее бремя лишних забот.
— Мне хотелось бы, чтобы прощание с покойным прошло в самом-самом узком кругу: Лейф, я и ближайшие родственники.
— Да, да, разумеется. Я понимаю. А как насчет отпевания? Ведь мы и песнопения поставляем. Какие псалмы вы пожелали бы услышать?
— О псалмах я еще как-то совсем не думала. А что полагается в таких случаях?.. Да, пожалуй, следовало бы взять вот этот: «Пока не закатится солнце, кто знает, как кончится день». Как он называется?
— «Блажен еси».
— Вот-вот, этот самый. А потом еще: «С дальней колокольни благовест несется». Этот псалом очень красивый, его пели на похоронах моего отца. Он уже, так сказать, стал фамильной традицией. Да и супругу моему он очень правился.
— Да, это мило. Позвольте, я запишу: «С дальней колокольни благовест несется»... Еще какой?
— А этого разве недостаточно?
— Полагается обычно не меньше трех. Так принято. Какого мнения фру насчет «О, как прекрасна земля!»? Он исполняется при выносе гроба. Его охотно берут.
— Что ж, под конец это не плохо. Но трех псалмов, по-моему, хватит. Это так торжественно. Ему самому бы понравилось.
— А насчет хора как? Ведь надо же кому-то петь. Десять голосов стоят тридцать крон. Можно, конечно, обойтись и меньшим количеством. Возьмите два голоса, идут всего за семь крон.
— Ну, а нельзя ли что-нибудь среднее?
— Извольте. Шесть голосов за двадцать крон или восемь за двадцать пять.
— Пожалуй, мы остановимся на восьми.
— Превосходно. Значит, восемь голосов! А как со светильниками?
— Светильниками?
— Ну да. Рядовые похороны рассчитаны на два светильника у гроба. Но гораздо солиднее выглядят четыре: по светильнику у каждого угла. Цена каждого добавочного светильника — три кроны.
— Хорошо. Дайте мне в таком случае два добавочных. А два, значит, оплачиваются по общему счету?
— Ну конечно. Затем — боковое освещение. Боковое освещение в часовне стоит восемь крон. Так вам понадобится боковое освещение?
— А без этого нельзя обойтись?
— В часовне ведь очень мрачно.
— Ну, что ж. Если так лучше, то пусть будет и боковое освещение. Восемь крон не делают погоды!
— С боковым освещением гораздо уютнее, уверяю вас! Ну, а как насчет деревьев?
— Каких еще деревьев?
— Лавровых. Они обойдутся вам полторы кроны за штуку. В оплату обычных похорон деревья не входят.