Пропажа осла
Шрифт:
Худаяр-бек встал рано и, достав новую чуху и шапку, разоделся и собрался уходить.
Жена и дети сразу сообразили, что Худаяр-бек приготовился ехать в город.
– Отец, куда собрался?
– близко подойдя к нему, спросила Гюльсум.
– В город, - сурово ответил Худаяр-бек.
– К кази, разводиться с твоей матерью.
Не успел Худаяр-бек выйти, как в доме поднялся рев, мать и дети так плакали, так причитали, обливаясь такими горючими слезами, словно оплакивали Худаяр-бека.
Там - траур в доме Зейнаб, тут - траур у жены и детей
Худаяр-бек направился к дяде Мамед-Гасану, чтобы взять у него осла и отправиться в город.
К двум траурам прибавился еще один траур - в семье дяди Мамед-Гасана.
Проводив Худаяр-бека, дядя Мамед-Гасан вернулся домой.
Жил дядя Мамед-Гасан в просторной зимней сакле. Зимой" тут, говорят, тендир и балки под потолком сильно почернели от копоти и дыма. Верхняя часть стен тоже почернела. Сакля довольно старая, большинство балок в ней погнулось. Середину потолка поддерживает поперечная балка, которую подпирают два столба, поставленные на большие камни на полу.
У одной из стен вырыт тендир, покрытый доской, у другой стены стоит табурет, на котором сложен хлеб. В темных углах - ниши с расставленной в них глиняной посудой и медными чашками. Под табуретом - опрокинутый вверх дном котел, чашка с простоквашей и закопченный чайник. На пол постлан палас, на котором сложено несколько свернутых постелей. Две ниши заняты связками одежды, маленькими сундучками и старой папахой.
И больше ничего. Всякий, побывав у дяди Мамед-Гасана сразу поймет, что тот беден.
Войдя в саклю, дядя Мамед-Гасан увидел сына Ахмеда, который, катаясь по голому полу, плакал навзрыд, словно его ужалила змея. Громко плача, он то ударял себя руками по голове, то бился головой о землю.
В стороне, прислонившись к табурету, сидела на полу женщина лет сорока пяти-пятидесяти и, подперев обеими ладонями подбородок, сурово смотрела на плачущего Ахмеда. Одета она была в старую кофту из светлого ситца и в старую полинявшую юбку, голова ее была покрыта ветхим платком. Если к этому добавим, что ноги женщины были босы, то сразу станет ясно, что это жена бедного человека.
Да, это и есть жена Мамед-Гасана, и зовут ее Иззет.
Войдя в комнату и увидев валяющегося на полу и плачущего сына, дядя Мамед-Гасан подошел к нему и, наклонившись, взял его за руку, чтобы поднять и успокоить. Мальчик стал плакать еще громче. Как ни старался дядя Мамед-Гасан ласковыми словами утешить мальчика, тот не унимался.
– Встань, сынок, встань! Не плачь. Зачем плачешь? Вечером староста опять приведет осла. Он же не убьет его. Встань, голубок, встань! Не плачь.
Чем больше уговаривал дядя Мамед-Гасан, тем сильнее ревел мальчик. И вдруг Ахмед, ни слова не говоря, вскочил на ноги и выбежал из сакли. Дядя Мамед-Гасан стал звать его,, чтобы спросить, куда он бежит, но мальчик ничего не ответил.
– И откуда только нелегкая принесла этого балбеса!
– сказал он с досадой жене.
– Взял нашего осла, теперь не оберешься неприятностей. Ахмеда ничем не успокоишь. Вот, ей-богу,
– Ладно!
– строго проговорила жена.
– Теперь поздно говорить об этом. Что я могу теперь сделать? Ты бы подумал об этом прежде чем осла отдавал. Теперь, когда ты отдал осла, ко мне за советом приходишь?
– Но что мне было делать, жена? Совестно как-то. Пришел, просит, как ему откажешь? Ну взял он осла в город. Взял - вернет. Не съест же он осла.
Говоря эти слова, дядя Мамед-Гасан стоял перед женой, опустив руки по швам, словно держал ответ перед начальником.
– Послушай, - заговорил "начальник", усиленно размахивая руками, ей-богу, у тебя ума нет ни капельки. Разве ты не знаешь, что не сегодня-завтра паломники выезжают? Дай же бедному животному хоть один день остаться дома, отдохнуть, набраться сил, чтобы повезти тебя в шестимесячный путь и привезти обратно. Сам подумай, третьего дня осел был в Узунагаче, вчера ты ездил на нем на мельницу, сегодня его погнали в город. Когда же он отдохнет в своем стойле, чтобы ты мог потом отправиться на нем в путешествие? Эх, пропади ты пропадом...
– Жена, ради аллаха, отстань от меня. Мне и своего горя довольно. Что теперь делать? Уже полчаса прошло, как Худаяр-бек забрал осла. Не могу же я теперь побежать за ним и отнять осла, остановить человека на полдороге! Как бы то ни было, все же он один из почтенных людей на селе. Будет случай, и он мне пригодится. Как можно из-за какого-то осла портить отношения со старостой. Ну, увел осла, эка беда. Вечером приведет обратно.
– А что теперь мне с Ахмедом делать? Попробуй-ка успокой его. Каково мне смотреть, как ребенок мой надрывается? И ради чего? Что общего у тебя с Худаяр-беком? Староста он, ну и пускай себе будет старостой. Какая польза тебе от этого?
Услышав плач Ахмеда, Иззет умолкла. Войдя в саклю, Ахмед снова бросился на землю и стал громко выть:
– Вай, вай! Хочу осла, моего осла! Клянусь аллахом, мама, Худаяр-бек взял осла в город, а там его нагрузят камнями и и погонят чинить мост... Вай, вай, мама, хочу моего ослика!
Поплакав немного, мальчик опять выбежал во двор.
Дядя Мамед-Гасан вышел за ним, чтобы узнать, куда побежал мальчик, но того и след простыл. Дядя Мамед-Гасан опять вернулся в саклю и сказал жене, что не знает, куда делся Ахмед. Это еще больше разозлило Иззет.
– Да разрушит аллах твой дом!
– вскричала она.
– Иди же посмотри, куда мальчик ушел. Господи, что мне с ним делать? Ты же знаешь, что Ахмед не в своем уме, он может в колодец броситься!
– Но как же быть, жена? Как я могу теперь узнать, куда он убежал?
Иззет встала, накинула на голову старую чадру из синего ситца и вышла из сакли, проклиная Худаяр-бека на чем свет стоит.
– Да будет проклят твой родитель, Худаяр-бек! Да будет проклята твоя мать, Худаяр-бек! Пусть угодит в ад твой отец, Худаяр-бек! Пусть твой дед явится на Страшный суд вместе с Омаром, Худаяр-бек!