Прописи войны. События, которые становятся судьбой
Шрифт:
Шаталову в ту кризисную пору исполнилось девять лет. День за днем они, дворовые мальчишки, шепотом передавали друг другу, невесть как ставшие им известными, государственного уровня секретные сведения про наши подводные лодки и корабли, доставившие на Кубу советские ракеты и ядерные боеголовки к ним.
Как же здорово исполнял тогда в 1962-м молодой Иосиф Кобзон песню «Куба – любовь моя!» «Слышишь чеканный шаг – это идут барбудос; небо над ними как огненный стяг… Родина или смерть! – это бесстрашных клятва. Солнцу свободы над Кубой гореть! Родина или смерть!»
Кстати, именно тогда на школьный
С воцарением на школьном дворе серебристо сияющего МиГа пятиклассник Жора, он же ныне профессор Георгий Владимирович Шаталов, целыми днями не вылезал из кабины ястребка, напрочь забыв про футбол, жожку, бе-бе или ту же пристеночку. Уроки нет-нет да и те пропускал. Тем не менее, летчиком, как его отец, он в итоге не стал. Природа свое взяла. Она старательно день за днем лепила из Жорика нечто ей самой более от него надобное – заведующего университетской кафедрой самолетостроения, типичного технаря-профессора. Неспроста уже через несколько лет главный инженер Воронежского авиазавода разглядел достойный талант в молодом студенте политеха Георгии Шаталове и привлек его к сборке первого в мире сверхзвукового пассажирского ТУ-144.
Днями на кафедре настроились отметить новый праздник – День вузовских преподавателей. Обыкновенно Шаталов таким инициативам препятствий не устраивал, а тут как-то весьма отстраненно отнесся к этой идее. Явно с напряжением.
– Что Вы, дорогой Георгий Владимирович, темнее тучи? Поднимем за наш праздник чашу с добрым массандровским вином, и все проблемы на раз улетучатся! – достаточно изысканно, но определенно витиевато проговорил молодой, но весьма перспективный доцент Антон Смышляев.
Бодро розовощекий, но определенно в меру, без излишней пылкости, Антон Андреевич с достоинством огляделся по сторонам, как бы ища поддержку в глазах коллег. Он молодцевато поправил на себе стильный короткий пиджак в крупную клетку. При всей своей эффектности пиджак явно был из бюджетной серии, кажется, кашемировой.
– Я бы не рекомендовал Вам ныне праздничать… – сдержанно отозвался Шаталов на сердечный, коллективистский призыв доцента Антона Андреевича Смышляева. – И не только сегодня. Извините, ход нынешней мировой истории не располагает к веселью.
Смышляев побледнел. Он сейчас явно чувствовал себя способным управлять даже колесом истории. Этому однозначно и эффективно способствовало то, что они на кафедре до возвращения Георгия Владимировича с лекции успели продегустировать пару емкостей весьма недурного крымского портвейна «Черный доктор».
– Кстати, Георгий Владимирович, а как себя чувствуют ваши детки, днями сбежавшие из России в братский Казахстан подальше от военной спецоперации?! – с резкой разэтакой улыбкой проговорил Антон Андреевич.
Смышляев в своем темно-сером клетчатом пиджаке невольно напомнил Шаталову гранату, из которой выдернута чека. Остаются секунды,
Кажется, вся кафедра в эту минуту смотрела на своего шефа и Смышляева. На Георгия Владимировича с явным состраданием, на Антона Андреевича тревожно, с недоумением, так, словно видели этого человека впервые. Не проявили своей оценочной позиции лишь те несколько сотрудников, которые уважительно, почти вдохновенно переувлеклись замечательным марочным «Черным доктором» – им явно не было никакого дела до геополитических страстей. Как, впрочем, и всех иных.
– Прошу извинить меня, Антон Андреевич, – тихо проговорил Шаталов. – Однако Вы напросились. И с чрезмерным усердием. У меня нет выхода. Я просто обязан пойти навстречу Вашей настойчивой просьбе. И дать на нее полноценный ответ.
Георгий Владимирович неспешно, отчетливо, но вовсе не сильно, просто-таки с чрезвычайной аккуратностью опустил свою ладонь на розовощекое пространство доцента Смышляева.
– Это рукоприкладство вам так не пройдет!.. – голосом, переходящим от первоначального вскрика к глухому, неясному шепоту произнес Антон Андреевич. – Свидетелей Вашего отвратительного поступка здесь более чем достаточно, милейший! Ждите народного гнева!
Однако тот не состоялся. Более того, сотрудники кафедры, тотчас начавшие один за другим очень непразднично выходить в коридор, посчитали необходимым на прощание со всей очевидностью уважительно пожать руку профессора Шаталова.
Тот отвечал, смущенно недоумевая:
– Я же человека ударил…
– Вы подлеца поставили на место! – раздавалось в ответ.
В итоге Смышляев всему произошедшему хода не дал, более того, он вскоре перевелся на другую кафедру. Говорили, будто бы Шаталов прилюдно просил прощения у Антона Андреевича, а тот чуть ли не со слезами признался, что вся вина за ним и что его определенно занесло на волне обостренных переживаний за беды, свалившиеся на голову нынешней, усеченной ковидом цивилизации.
Как бы там ни было, Георгия Владимировича днями видели в рамонских Чертовицах. Но привлекли его в это село не тамошние достопримечательности. Такие, скажем, как старинный дворянский дом Тулиновых-Толстых, его четыре массивные колонны в стиле былого классицизма, прекрасный графский парк или знаменитая Баркова гора.
Шаталов время от времени приезжал сюда, чтобы исповедаться в здешнем почти трехсотлетнем храме во имя Архистратига Михаила, называемом многими «белым каменным цветком» здешнего села. На этот раз Георгий Владимирович провел в храме почти полтора часа, вдохновенно общаясь с нынешним настоятелем, своим старинным университетским другом, а теперь отцом Сергием.
Неизвестно, о чем они говорили, да и нет смысла докапываться, но одно понятно, что это была далеко не встреча однокашников. После нее Шаталов еще долго бродил вокруг храма по здешнему кладбищу, переполненный волнующей глубинной осознания высшего смысла жизни, каким его всегда одаривала встреча с отцом Сергием. Хотя говорили они о предметах разных, порой касались самых, казалось бы, бытовых мелочей, но из всего этого, как поднимается из чернозема стебель пшеницы или ржи, поднималось для Георгия Владимировича понимание вселенской значимости всякого каждого человека, ибо пропащих людей не бывает.