Проповедник

Лэкберг Камилла

Она с отвращением пробиралась среди грязи и рухляди, осторожно переступая через старые газеты, пакеты с мусором и бог знает что еще.

— Сольвейг?

Никакого ответа. Она прижала сумку к груди и прошла через прихожую. Сольвейг сидела там, на кухне. Лаине не хотела сюда приходить, она чувствовала это нежелание во всем теле. Она ненавидела Сольвейг больше, чем когда-либо ненавидела кого-нибудь, включая собственного папашу. И при этом она от нее зависела. От этой мысли Лаине тошнило. Сольвейг расплылась в улыбке, когда заметила

ее:

— Не может быть, кого мы видим! Пунктуальна, как всегда. Да, Лаине, ты знаешь, что такое порядок.

Она захлопнула альбом, с которым возилась, как обычно, и жестом пригласила Лаине сесть.

— Я сразу тебя предупреждаю, что немного тороплюсь…

— Ну так, Лаине, ты знаешь правила игры: сначала перекусим тихо и спокойно, а потом будем платить денежки. Ты бы сочла меня на редкость невоспитанной, если бы я не угостила чем-нибудь такого замечательного гостя.

Голос Сольвейг был сладким как мед. Лаине знала, что лучше не возражать. Этот танец они исполняли уже много раз и не первый год. Она осторожно отряхнула краешек кухонного дивана и не смогла удержаться от недовольной гримасы, когда ей пришлось сесть. Всякий раз, когда ей доводилось здесь бывать, она потом долгие часы чувствовала себя грязной.

Сольвейг медленно поднялась со своего стула с высокой спинкой и с огорченным видом убрала альбомы. Она поставила на стол кофейную чашку с выщербленными краями, и Лаине с трудом подавила желание ее протереть. Следом появилась корзинка с переломанным финским хворостом, и Сольвейг пригласила Лаине угощаться. Лаине взяла себе маленький кусочек, молясь про себя, чтобы визит поскорее закончился.

— Хорошо сидим. Что скажешь?

Сольвейг с удовольствием макала хворост в кофе и, прищурившись, смотрела на Лаине, которая воздержалась от ответа. Сольвейг продолжала:

— Глядя на нас, трудно поверить, что одна живет в особняке, а вторая — в дерьме, когда мы так сидим, как две старые подруги. Верно ведь, Лаине?

Лаине прикрыла глаза, продолжая надеяться, что унижение скоро закончится — до следующего раза. Она сжала руки под столом и напомнила себе, почему обрекает себя на это раз за разом.

— Ты знаешь, что меня беспокоит, Лаине? — Сольвейг говорила с набитым хворостом ртом, и крошки падали на стол. — То, что ты натравила полицейских на моих мальчиков. Ты знаешь, Лаине, я считала, что у нас с тобой договор, соглашение между мной и тобой. Но когда полиция является сюда и утверждает, что ты наговорила про моих мальчиков ужасные вещи, якобы они побили там у вас наверху окна, то я начинаю сомневаться.

Лаине отважилась только на то, чтобы молча кивнуть.

— Думаю, я заслуживаю того, чтобы ты за это передо мной извинилась. Или ты считаешь по-другому? Я объяснила полиции, что мальчики сидели дома весь вечер, так что они просто не могли швыряться камнями у вас во дворе. — Сольвейг сделала глоток кофе и махнула чашкой в сторону Лаине. — Ну, так я жду.

— Я прошу прощения, — пробормотала униженно Лаине, глядя на собственные колени.

— Извини, я что-то не очень хорошо расслышала, что ты сказала. — И Сольвейг издевательски приставила ладонь к

уху.

— Я прошу прощения, должно быть, я ошиблась.

Во взгляде Лаине ясно читались вызов и протест, когда она посмотрела в глаза Сольвейг, но невестка казалась вполне довольной.

— Ну вот так-то, и никто не умер, не так уж это и трудно. Теперь, может быть, мы покончим и с другим делом?

Она наклонилась над столом вперед и облизнулась. Лаине с неохотой приподняла сумку и достала оттуда конверт. Сольвейг жадно схватила его и тщательно пересчитала содержимое, шустро перебирая своими заплывшими жиром пальцами.

— Все точно, до копеечки, как обычно. Да, я всегда говорила, что ты знаешь, что такое порядок, Лаине. Ты и Габриэль, вы оба такие аккуратные.

С ощущением, что она оказалась втянутой в какой-то круг, из которого не может вырваться, Лаине поднялась и пошла к двери. Выйдя наружу, она глубоко вдохнула свежий летний воздух. Сольвейг прокричала ей в спину, прежде чем захлопнуть дверь:

— Всегда приятно с тобой повидаться, Лаине. Обязательно встретимся в следующем месяце.

Лаине глубоко вздохнула и заставила себя успокоиться. Иногда она задавалась вопросом: заслуживает ли все это того, чтобы платить такую цену?

А потом она вспомнила вонь и сопящее дыхание своего папаши у себя в ушах и то, почему спокойствие и надежность в той жизни, которую она создавала для себя, необходимо оберегать любой ценой. И ответила — да, должно быть, заслуживает.

Как только Патрик открыл дверь, он почувствовал, что что-то случилось. Эрика сидела на веранде, повернувшись к нему спиной, но весь ее вид, сама поза ясно говорили о том, что что-то не так. Патрика охватило беспокойство, но он сразу же подумал о том, что Эрика обязательно позвонила бы ему на мобильный телефон, если бы что-то случилось с ребенком.

— Эрика?

Она повернулась к нему, и он увидел, что ее глаза покраснели от слез. Он быстро подошел к ней и сел рядом на диване.

— Ну, подружка, в чем дело?

— Я поругалась с Анной.

— Ну а сейчас-то по какому поводу?

Патрик уже успел изучить подводные камни в непростых отношениях сестер и все причины, из-за которых они все время ссорились. Но после того как Анна рассталась с Лукасом, они с Эрикой не ругались довольно давно, и эта тема стала вполне мирной. И Патрик недоумевал, что же такое случилось на этот раз.

— Оказывается, она не подала заявление на Лукаса о том, что он сделал с Эммой.

— Вот черт, не может быть!

— Да, и сейчас Лукас вовсю старается добиться для себя опеки над детьми. Это был ее козырь, а теперь у нее против него ничего нет и он может поливать ее дерьмом и врать про нее все, что угодно, в том числе и что Анна плохая мать.

— Да, но ведь у него нет никаких доказательств.

— Нет, конечно, и мы это знаем, но подумай: если он накидает на нее здоровенную кучу дерьма, что-нибудь обязательно да прилипнет. А ты знаешь, каким он может быть настырным. И я ничуть не удивлюсь, если он сумеет очаровать власти и перетащить их на свою сторону.