Пророк в своем Отечестве (Ф И Тютчев и история России)
Шрифт:
Но вернемся к лету 1863 года. Все, что делал тогда Тютчев, живо интересовало Елену Денисьеву. В мае - первой половине июня, когда поэт в Петербурге, тяжело больной, продолжал заниматься политическими делами, она почти неотлучно находилась рядом с ним. Георгиевский вспоминал, что "ей приходилось делить все свое свободное время между заболевшими ее детьми, которые жили на даче вместе с ее тетушкой на Черной речке... и домом Армянской церкви на Невском проспекте, где жил Федор Иванович... Ухаживая за Федором Ивановичем, она продолжала ему читать передовые статьи "Московских ведомостей"
Впрочем, до нас дошли и самые прямые и точные свидетельства несколько писем Елены Александровны к сестре. 8 мая она писала о Тютчеве: "Вот уже неделю я ухаживаю за ним. Он был очень серьезно болен. Я сильно встревожилась и проводила дни и ночи около него (потому что семья его отсутствует) и уходила навестить моих детей лишь часа на два в день. Теперь, слава Богу, и он, и они поправляются и, если все будет продолжать идти хорошо, мы поедем все вместе в Москву, то есть он, Леля (дочь. В.К.) и я... Скажи Александру, что я каждый день читаю Тютчеву "Московские ведомости"... и что мы ему очень признательны..." (речь идет о передовицах Александра Георгиевского, нередко "внушаемых", как мы видели, поэтом).
"Федор Иванович опять заболел, и сильно, - пишет Елена Александровна 29 мая, - он в постели и не менее как на неделю... Я принуждена отправить детей на дачу с мамой... Если будешь писать мне, адресуй твои письма Федору Ивановичу, с передачею, - на Невском проспекте, против Гостиного двора, в доме Армянской церкви".
Около 20 июня Тютчев уехал в Москву, а за ним вскоре отправилась туда Елена Александровна, поселившаяся в квартире Георгиевских. Едва ли можно усомниться в том, что поэт тогда и, конечно, не только тогда, постоянно говорил со своей возлюбленной о политических делах, переполнявших его душу. И это многим может показаться чем-то неестественным. Но не надо забывать, что для Тютчева самые злободневные политические события были необходимыми звеньями мировой истории, осязаемыми явлениями всемирно-исторического Рока, образ которого постоянно присутствует в тютчевской поэзии.
Образ Рока воплощен и в его творениях, посвященных последней его любви, и не будет натяжкой утверждение, что обе роковые стихии так или иначе соприкасались в мироощущении поэта. Вот почему нет ничего противоестественного в том, что для Тютчева не было отчуждающей грани между политическими и любовными переживаниями; они поистине переплетались в его душе, что вполне очевидно выступает в его письмах, говорящих о смерти Елены Денисьевой (о них еще пойдет речь). И летом 1863 года в Москве политика волновала Тютчева и Елену Александровну в равной мере.
Они вернулись в Петербург в августе. В самом конце 1863 года Эрнестина Федоровна возвратилась из Овстуга, и встречи Елены Александровны с Тютчевым стали более редкими. Но 10 мая 1864 года Эрнестина Федоровна с дочерью Марией уехала в Германию.
Тютчев все свободное время отдает Елене Александровне и их детям. Так, 5 июня она сообщила своей сестре: "Моя дочь и отец ее... каждый вечер едут вдвоем на Острова то в коляске... то на пароходике... и не возвращаются никогда раньше полуночи".
22 мая Елена Александровна
В июне Тютчев вынужден был на три недели уехать в Москву. А 10 июля его дочь Екатерина писала своей тетке Дарье, что он "печален и подавлен, так как Д. тяжело больна, о чем он сообщил мне полунамеками; он опасается, что она не выживет, и осыпает себя упреками... Со времени его возвращения из Москвы он никого не видел и все свое время посвящает уходу за ней. Бедный отец!"
Но и в эти мучительные недели Тютчев не мог отойти от политических дел. Как раз в июне - начале июля 1864 года Александр II вместе с Горчаковым находился в Германии, где вел переговоры с австрийским императором и прусским королем. Тютчев с большим волнением ожидал результатов этого события. Возвратившийся в Петербург Горчаков рассказывает поэту об удачном ходе переговоров. И в конце июля Тютчев пишет характерное для него "инструктивное" письмо Каткову, который должен поддержать верную внешнеполитическую линию в своей газете.
С глубоким удовлетворением Тютчев говорит в этом письме, что "при всех совещаниях с иностранными министрами и государями не было ни предложено, ни принято нами никаких обязательств, ни изустных, ни письменных, по какому бы то вопросу ни было, так что князь возвратился из-за границы, удержав за собою те самые условия полнейшей самостоятельности и неограниченной свободы действия, с какими он туда отправился...
Князь остается верен своему взгляду, а именно, что настоящая политика России - не за границею, а внутри ее самой: т. е. в ее последовательном, безостановочном развитии".
В заключение Тютчев писал: "Вот что поручено мне было вам передать уже несколько дней тому назад, но я все это время жил и живу в такой мучительной, невыносимой душевной тревоге, что вы, конечно, простите мне это невольное промедление".
В это время - что было хорошо известно и Каткову - поэт не отходил от тяжело больной Елены Александровны. И все же он нашел в себе силы для этого четкого политического послания...
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1864-1873
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ОТЧАЯНЬЕ И ВЕРА
В Россию можно только верить.
Петербург, 1866
4 августа 1864 года Елена Александровна скончалась на руках Тютчева. 7 августа он хоронил ее на Волковом кладбище в Петербурге.
На другой день после похорон он пишет в Москву Георгиевскому: "Пустота, страшная пустота... Даже вспомнить о ней - вызвать ее, живую, в памяти, как она была, глядела, двигалась, говорила, и этого не могу. Страшно, невыносимо..."
Через несколько дней, 13 августа, он умоляет Георгиевского: "О, приезжайте, приезжайте, ради Бога, и чем скорее, тем лучше!.. Авось либо удастся вам, хоть на несколько минут, приподнять это страшное бремя... Самое невыносимое в моем теперешнем положении есть то, что я с всевозможным напряжением мысли, неотступно, неослабно, все думаю и думаю о ней и все-таки не могу уловить ее... Простое сумасшествие было бы отраднее..."