Пророк в своем Отечестве (Ф И Тютчев и история России)
Шрифт:
Почти каждое из названных стихотворений Тютчева принадлежит к вершинам русской и мировой лирики, а ведь они составляли только малую часть созданного им в те годы. Тютчев, как уже говорилось, не торопился стать поэтом; став поэтом, он опять-таки не спешил печатать стихи. Известно, что он передавал стихи в московские журналы и альманахи только благодаря настойчивым просьбам Раича, братьев Киреевских, Погодина. Не столь уж часто - и то лишь в последние годы жизни - стихи поэта попадали в печать по его личной инициативе.
Чаще всего делают вывод, что Тютчев-де вообще не придавал большого значения своему поэтическому
Но, если внимательно вглядеться во все дошедшие до нас суждения Тютчева о мысли и творчестве, станет неопровержимо ясно: он не находил удовлетворения в своих стихах, в сущности, потому, что ставил перед собой грандиозные, безграничные цели. Иначе говоря, его очень сдержанные или даже пренебрежительные самооценки относились не к его творчеству (и, тем более, не к творческим возможностям), но к отдельным плодам этого творчества. Ведь мог же он сказать о себе еще в молодости:
По высям творенья, как бог, я шагал...
Или в более позднем стихотворении:
О вещая душа моя!
Но, может быть, это только чисто поэтические обороты, не выражающие истинной, трезвой самооценки? Нет, Тютчев, например, как бы даже между прочим касается в одном из своих писем "присущего" его уму "свойства охватывать борьбу во всем ее исполинском объеме и развитии".
Вполне естественно, что при таком сознании своих возможностей те или иные реальные плоды собственной деятельности не удовлетворяли поэта. Это относилось, кстати сказать, не только к поэзии. Излагая свои мысли в письмах, Тютчев нередко тут же сокрушался, что не может высказать их во всей глубине и размахе.
Вот очень характерное наблюдение близкого Тютчеву человека. Поэт должен был написать письмо о современной политической ситуации одному из уважаемых им людей. Он "раз двадцать брал в руки перо... но отступал в ужасе перед той массой мыслей, которые пришлось бы ворошить".
И уж если всерьез разбираться в существе дела, следует сказать, что тютчевское отношение к плодам собственной мысли и творчества выразилось с наибольшей очевидностью не столько в самокритических оценках, сколько в малом количестве им созданного. Томик стихов, несколько статей и оставшийся в набросках трактат "Россия и Запад" - вот и все, не считая его писем, которым сам он придавал лишь чисто практическое значение (хотя многие из них поистине проникновенны).
"Чтобы ясно выразить эти мысли, понадобилось бы исписать целые тома", - жалуется Тютчев в одном из писем. В другом письме он говорит о "восточном вопросе": "В глубине души я постоянно обсуждаю его... но как только берусь за перо - ничего не выходит... Слишком много пришлось бы мне писать".
Но дело не только в грандиозности мыслей, требующих для своего выражения многотомного трактата. Дело еще и в том, что само выражение как таковое, полагал Тютчев, искажает и замутняет его мысль. Об этом, в частности, говорится в знаменитом стихотворении "Silentium!", написанном около 1830 года (хотя смысл его многозначен и не сводится к тому, что имеется в виду в данном случае):
...Мысль изреченная есть ложь.
В 1836 году Тютчев писал о том же в прозе: "Ах, писание страшное зло. Оно как будто второе грехопадение
То, что совершалось в духовном мире Тютчева, охватывающем природную и человеческую борьбу, по его собственному определению, "во всем ее исполинском объеме и развитии", не могло, как ему представлялось, воплотиться в слове. Короче говоря, собственные стихи не удовлетворяли Тютчева не, так сказать, сами по себе, а в их соотношении с тем, что открывалось его "вещей душе". Он склонен был видеть в созданных им стихах лишь бледные намеки на дарованные ему - именно дарованные, а не добытые и потому не порождающие гордыню - откровения (Иван Аксаков писал о Тютчеве: "Его я само собою забывалось и утопало в богатстве внутреннего мира мысли, умалялось до исчезновения в виду откровения"...).
Тютчев не раз сетовал, что не может-де высказаться с полной ясностью и цельностью: "Я чувствую, что все, что я... говорю... туманно, отрывочно, бессвязно и передает... лишь душевную тревогу".
В конце концов можно бы даже и согласиться с тем, что творчество Тютчева воплотило "лишь душевную тревогу":
О вещая душа моя,
О сердце, полное тревоги...
Но эта тревога так богата смыслом и столь всеобъемлюща - тревога о всей человеческой Истории и всем Мироздании, - что и ее бы оказалось достаточно для создания великой поэзии. И необходимо при этом сознавать, что воплощение такой тревоги было бы невозможно без присущего Тютчеву "свойства охватывать борьбу (борьбу и природных, и человеческих сил. В.К.) во всем ее исполинском объеме и развитии".
Наследие Тютчева - это предельно емкие лирические творения, в которые нужно пристально вглядываться, вчувствоваться, вживаться, чтобы постичь воплотившееся в них "исполинское" откровение. Тютчев постоянно сомневался в том, что ему удалось внятно выразить открывшееся ему.
Все это ясно видел теснейшим образом связанный с поэтом Иван Аксаков, который писал, что Тютчев поистине страдал "от нестерпимого блеска своей собственной неугомонной мысли... В этом блеске тонули для него, как звезды в сиянии дня, его собственные поэтические творения. Понятны его пренебрежение к ним и так называемая авторская скромность".
Да, конечно, именно так. И все же Тютчев прозорливо сказал:
Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовется...
И действительно, ныне, тютчевское слово отзывается с такой силой и широтой, что едва ли можно было это предугадать. Перебирая в памяти даже отдельные тютчевские строки из созданных около 1830 года стихотворений, мы понимаем, что они принадлежат к высшим выражениям человеческого духа.
...Счастлив, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
...И мы плывем, пылающею бездной
Со всех сторон окружены.
...Все зримое опять покроют воды,
И Божий лик изобразится в них!
Но мы знаем, что эти самые стихотворения были тогда же опубликованы в московских журналах и альманахах и не вызвали сколько-нибудь достойного их "отзыва". Тютчевское мнение о своих созданиях вроде бы подтверждалось.
И можно сказать, что Тютчев как личность был при жизни оценен (конечно, не всеми, но многими) более, чем его поэзия. Вот несколько суждений о Тютчеве, принадлежащих хорошо знавшим его людям, кстати сказать, людям самым разным: