Прощание еврейки
Шрифт:
– Так она что, всю войну тут была - Бэлла? Как же? Может, в партизанах?
– А вы ей кто?
– насторожился старик.
– Я ей родственник. Тут такое дело… Пропала Бэлла Готлибовна. Она в Израиль уезжала, потом вернулась… А теперь пропала. Думаем, сюда уехала, на родину, так сказать. Вот ищу.
– Документы не покажете?
– спросил старик.
– Пожалуйста, пожалуйста! Но у нас фамилии разные, моя жена ей троюродная племянница.
Старик осторожно взял паспорт с трезубцем, помусолил желто-голубые странички.
– А кто ж вас
– Ну как же?.. Гробман Бэлла Готлибовна, 1925 года рождения, тут ее семья жила, три поколения, она сама говорила. Ее отец, заготовщик, на бубне играл. А дед Янкель - кузнец - на скрипке. На свадьбах. А дядя - кажется, Меир - стакан водки выпивал и этот стакан потом в кулаке давил.
– Правильно. Только не стакан выпивал и давил, а рюмку - выпивал и рюмкой закусывал. Было. Точно. А Бейлка - ихняя младшая. Говорю умерла, значит, умерла.
Старик, не прощаясь, повернулся и быстро, как мог, зашагал прочь.
Родственник остался на дороге, не зная, куда идти, что делать. Не может быть, чтоб Бэлла, добравшись до Остра, не зашла в свой дом.
Постучал в дверь.
Открыла женщина с ребенком на руках.
– Извините, к вам женщина, очень пожилая, не заходила в последнее время? Ее зовут Бэлла Готлибовна. Такая интересная, волосы крашеные в темно-каштановый цвет. Полная, в очках.
– Нихто не заходыв. А вы хто? А вона - хто?
– заинтерсовалась хозяйка.
– Зайдить. А вы з Киева? Я зразу узнаю, хто з Киева. Заходьте, заходьте, я вам кваса наллю.
Родственник зашел.
За квасом разговорился с хозяйкой, рассказал про Бэллу, про ее переезды, про старика, которого встретил на улице.
– А, то наш Хаим, он трохи с приветом. Усе перекрутит, перекрутит. Наболтав черт-те шо. А вам расстройство.
– Ну да… Вы не скажете, где старое еврейское кладбище?
Женщина объяснила, как добраться:
– А у нас нового и нету. Токо старое. У нас евреев и не осталось почти. Хаим один, да пару еще стариков.
– Ничего, ничего, я посмотрю. Просто так. Раз приехал.
На кладбище родственник ходил туда-сюда, читал фамилии на памятниках, на почерневших деревянных табличках, выискивал Гробманов, но так и не нашел. Присел на скамеечку - отдохнуть.
– От вы где, а я видел - хто-то зайшов за ограду, а куды пойшел - не бачу. Здрастуйте. Я сторож. Узнос у еврейску общину не сделаете? Пару гривень, если можете. Я сторожем тут. Присматрюю. Заместо пенсии. Камский Илля Мойсеевич.
– Представился сторож, протягивая картуз, как нищий.
Родственник положил в картуз три гривны и мелочь. Сторож выскреб их из картуза, пересыпал в карман пиджака и внимательно, по-деловому, взглянул на приезжего:
– Кого ищете?
– при этом сторож поправил лацкан пиджака, обвисший под тяжестью медалей.
– Гробманов.
– А, Гробманов… Я проведу. Вы им родич?
– Да, родич.
– Гробманов тут много. И довоенные,
– Всех, - выдохнул родственник.
Обошли всех. Устали. Сели на большую скамью под ивой.
– Ну все вам показав, как навроде экскурсии получилось. Довольные?
– Спасибо. Скажите, а Бэлла Гробман, младшая дочь Готлиба Гробмана, сюда в последнее время не приезжала?
Сторож замялся.
– Вы точно знаете, шо она еще на этом свете?
Родственник кивнул.
– Ну-ну. Бэйлка сюда не сунется. Пока я, да Хаим, да Сунька Овруцкий живые. Как мы, последние, помрем, так она, может, и объявится.
– Мне Хаим говорил про Бэллу, но я не понял… Он уверен, что Бэлла умерла сразу после войны. Но она жива. В войну она где была? В партизанах?
– В партизанов… Может, и в партизанов. Тут же в войну народ перепуганный оставался - информация, сами понимаете, какая. Разное говорили… Красавица - ой какая! У ней вся порода - гробманская - хоть картинки пиши!
– сторож коротко взглянул на родственника: - А вы не з-за границы? Книгу пишете? Или кино делаете?
– Да какое кино! Я Бэллу ищу, пропал человек!
– Тут родственник прокрутил перед сторожем рассказ про Бэллины переезды. Сторож не удивился.
– А-а. Она всегда много об себе понимала… А от недавно - лет десять - из самой Америки приезжали - про евреев кино делали, дак нас опрашивали. Прямо с пристрастием. Заплатили, правда. Остер - это ж до войны ого-го! Крупное еврейское место! Процентов семьдесят тут евреев было. Вы учтите, мы американцам про Бэйлку ничего не говорили, - сторож многозначительно посмотрел на родственника.
– Вам, как ее родичу, расскажу. Хотите?
Родственник кивнул.
– Из евреев в Остре перед оккупацией много осталось - нихто ж не предупреждал, шоб уезжали, организации разъяснительной нихто не вел. До немцев беженцы с запада рассказывали, шо всех евреев обязательно стреляют. Не верили. Думали, на общих основаниях с украинцами, с русскими. А так, шоб специально - не-е! Не верили. Ну, хозяйство, конечно, хибары. А у кого дом хороший, мебель - как оставишь? От и Готлиб остался. Бэйлка его бросать не захотела. Мы - молодые хлопцы - сразу на фронт пошли, комсомольцы-добровольцы. Ушли, а тут такое случилось…
Всех евреев, шо остались, постреляли, всех подчистую. И моих, и всех - в овраге, коло Десны. После освобождения перезахоронили в братскую, думали, шо и Бэйлка там.
А когда вертаться с фронта начали - я пришел, Хаим, Сунька Овруцкий, другие товарищи, - собрали еврейскую обшественность: с эвакуации уже подтянулись, демобилизованных тода еще не было - а те, хто по ранению. И много остерских, що под немцами были, - украинцы. Обсуждали итоги оккупации. А какие итоги? Полицаев пол-Остра, и они тут же с нами сидят. И все знают, хто шо. Районное начальство выступает, осуждает отдельные случаи, говорит - мы единая семья, по-писаному. Вы, говорит, товариши, если знаете о пособниках, дак говорите прямо, вам теперь бояться нечего.