Прощание еврейки
Шрифт:
– Ты-то с квартирой?
– поинтересовался Ефим Наумович.
– Я папаши твоего халупу помню.
– Э, халупа! Где та халупа! В семьдесят седьмом получили - трехкомнатную. Огроменная! 53 метра. Хочь собак гоняй. Теперь с Наталкой вдвоем остались - дети поразъехались, мы с ней пануем. Наталку помнишь?
– Помню. Трио строительного техникума исполняет романс Глибова “Стоить гора высокая, по-пид горою гай”. Самодеятельность первой марки!
– Ага. Наталка и теперь поет: “А молодисть нэ вэрнэться, нэ вэрнэться
Ефим Наумович вздохнул:
– Дураки, накаркали… Ты, Василь, какой был, такой остался.
– А шо, я всю жизнь худой. Это ты в Киеве на руководящей работе живот наел. Мне еще в 68-м рассказывали, видели тебя наши хлопцы. Теперь режимишь? Как я стал. Меньше весу - больше жизни.
– Да я не в том смысле. Вот мы с тобой пятьдесят пять лет не виделись. Фактически с техникума, вся жизнь прошла. А ты так со мной говоришь, будто года два.
– Какая разница - два, пятьдесят два. Сам сказал: прошли-проминули. Ты лучше скажи, как в Америке.
Ефим Наумович в который раз воспроизвел рассказ про то, как устроены дети, какая у них зарплата, как внуки учатся и говорят по-английски без запинки.
– Хорошо!
– Василий Иванович стукнул кулаком по колену.
– А от я никуда б не поехал отсюда. Ты понюхай кругом - рай! В Америке чем пахнет?
– А ничем.
– Ну вот… Как личная жизнь?
– Смотря с каких пор рассказывать. Жену еще тут похоронил. Она по женской линии умерла, молодая была. Там пробовал сойтись - не получилось. А так ничего - живу отдельно от детей.
Помолчали.
– Не искал меня, то есть нас?
– спросил Василий Иванович.
– Не искал. Зачем? Видишь, ты и сам пришел.
– Так то случай, - протянул Василий Иванович.
– Я в аптеку шел, а тут ты - стиляга! Если б не твои газеты - так не узнал бы. И мимо пошел.
– Ну и пошел бы, - раздраженно ответил Ефим Наумович.
– Сердишься? А чего - так склалось, как склалось. И у тебя семья, и у меня семья. Ну что, до свиданья?
Василий Иванович поднялся, протянул руку.
Ефим Наумович отмахнулся:
– Да посиди, сейчас потихоньку пройдемся - ты меня до гостиницы проведешь, вместе в аптеку зайдем, посмотрю, чем у вас тут лечат.
Посидели. Ефим Наумович рассказал про новый дом, купленный сыном, - хорошая кредитная история, потому и позволил себе.
– А давай в “Макдоналдс” пойдем, тут рядом, - предложил Василий Наумович.
– Пивка возьмем, черниговского, лучшее в мире, я в газете читал, выпьем за дружбу народов, - и потянул Ефима Наумовича за рукав, как в молодости.
– Вообще-то мне пива нельзя. Да и макдоналдсов тоже. А-а-а, пойдем!
– Ефим Наумович рассовал газеты по карманам и осторожно поднялся со скамейки.
В “Макдоналдсе” Василий Иванович вспомнил:
– Ой, Наталка дома
– Не рыпайся! На!
– Ефим Наумович протянул мобильник.
– Звони. Кругом - через Америку в Чернигов.
– Освоил! А мне вроде ни к чему, - Василий Иванович взял телефон, повертел, рассматривая, вернул.
– Дорого выйдет.
– Говори номер, сам наберу. Темнота.
Василий Иванович диктовал, а Ефим Наумович аккуратно, как-то даже с любовью, тыкал в крошечные кнопки.
– Але! Наталка! С тобой будет говорить супруг, - деланным “телефонским” голосом прогундосил Ефим Наумович.
– Але! Наталка! Это я. Ага. А хто той дурак, шо глупости по телефону говорит - угадай. Нет. Нет. Фимка! От так тебе и Фимка. Приехал. Ну я тебе дома расскажу, а то тут деньги американские капают.
Схватив Ефима Наумовича за плечо, Василий Иванович убедительно просил:
– Ты к нам завтра приди! Наталка борща наварит, ты ж любишь!
Ефим Наумович подлил пива в пластмассовые стаканчики.
– Да мне уже и борща нельзя… Приду, раз встретились. Ну, давай на посошок.
Выпили.
– А на Пушкина еще хлеб горячий продают?
– спросил Ефим Наумович.
– Или снесли пекарню? Я тут хотел хлеба настоящего, как когда-то, с корочкой, купить - так нет! Резиновый, как эти, - он кивнул в сторону недоеденного сэндвича.
– И не говори, чистая резина! Теперь и у нас рецептуру сменили. Хорошего хлеба не возьмешь нигде. А пекарня работает - только там и можно захватить. Хочешь, сейчас прямо и пойдем, - Василий Иванович даже приподнялся, показывая, как можно не откладывая делать дело.
Но Ефим Наумович остановил:
– Поздно. Я, как поеду завтра к вам с Наталкой, куплю.
Потом, на улице, идя кружным путем - по бульвару - к гостинице, глубоко дышали:
– Глыбше, глыбше дыхай, Фимка!
– Глыбше, глыбше дыхай, Васька!
– Шо, не надышисся, Фимка?
– А и ты не надышисся, Васька!
На пороге гостиницы обнимались, целовались, жали друг другу руки, прощались “до завтра до обеда”.
Дома Василий Иванович посоветовался с Наталкой, и она приняла решение: провести встречу на даче. В саду, в красоте - что в четырех стенах сидеть?
И только тут Василию Ивановичу стукнуло в голову: ни телефона своего, ни адреса он Ефиму Наумовичу не оставил.
– С дурной головой и ногам работа, - спокойно заметила жена и надоумила: - Пораньше поедешь в гостиницу, возьмешь Фиму под ручки и привезешь сюда. Да на такси ж! А тут уже и сын подъедет - на своей машине доставит всех в село.
Чтоб не промахнуться, Василий Иванович встал в начале седьмого, поехал на Пушкина - ларек с горячим хлебом работал с семи. На это дело взял наволочку.