Прощание с колхозом
Шрифт:
Это было вчера. Нынче – воскресный день. Пора уборки. В полях – ни души.
В этом коллективном хозяйстве с января по день нынешний, июльский, работникам заплатили один раз по 30 тысяч рублей, к празднику. И – всё. В прошлом, 1994 году осенью расплачивались овцами да коровами. Денег не было. Одни долги.
В начале года договорились платить каждой бригаде по результатам сделанного. Собрал урожай – получи 10 процентов от него. Вырастил скот – получи 10 процентов от привеса и от полученных телят.
Плохо ли, хорошо, но что-то посеяли. Теперь пришла пора убирать урожай.
Потом, во второй половине дня, я возвращался в Калач. Пятьдесят километров пути. Ни одного комбайна не увидел. Ни одна машина с хлебом мне не встретилась. Поистине глухая пора уборки.
По дороге попадались лишь легковушки. Это селяне возвращались с райцентровского базара. Кто-то продавал там мясо, кто-то – творог, сметану, яйца. Жить-то надо. Повторю: за шесть месяцев лишь единожды получили они по 30 тысяч рублей.
На хутор Павловский, в Алексеевский район, к давнему знакомцу Николаю Милованову нынче прибыл я ко двору вместе с сеном. Но если в прошлом году я с радостью помогал ставить скирд ли, стог, то теперь за вилы браться не хотелось. То ли сено, то ли дрова? Будылья осота чуть ли не в руку толщиной, седые головки пуха-семян. Поднимешь навильник, по ветру – туман. Летит пух.
– Такое сено лишь козам класть, – говорит Николай. – Чего-то обгрызут, остальное – в печь. Тем более что угля на топку второй год не покупаем, денег нет. Двести тысяч рублей с лишним за тонну просят. Мне нужно на зиму три тонны. Значит, шестьсот тысяч. Это как раз столько, сколько я заработал за два года: девяносто четвертый и девяносто пятый. Но денег этих я не видел, лишь обещают отдать. Вот и приходится топить, как в старые годы, кизяками.
Итак, два года здесь не платят зарплату, записывая ее на бумажках в колхозной бухгалтерии. Порой в счет этой «зарплаты» дают постное масло или килограмм-другой колбасы (в колхозе пустили свой колбасный цех).
Денег в колхозной кассе давным-давно нет. А когда они и появляются, то идут на нужды первоочередные: горючее для техники, запчасти. Но всего этого – внатяг. И потому хорошо, если треть колхозной пашни кое-как, но обрабатывается. На остальной – не первый уже год растет всякий бурьян. К зиме – кормов нет. Покупать не на что. Придется, видимо, свиноферму закрыть. Того же колхоза когда-то огромный свинокомплекс в соседнем хуторе уже закрыт, помещения и оборудование растаскиваются. Остаются коровы и молодняк. Для них кое-какие корма на зиму запасают. Но жить они будут явно впроголодь.
Грядущая бескормица для скота – беда не только этого колхоза. Во всей округе и во всей области поголовье крупного рогатого скота и нынче значительно уменьшится. Нет кормов. И если прежде, при засухе, везли солому не только из Ставрополья и Краснодара, но даже из Прибалтики, то нынче помощи ждать неоткуда. Крупный рогатый скот, коров, маточное поголовье, будут вырезать. В сентябре-октябре
Такая вот жизнь. Не больно укладывается она в привычные понятия: два года зарплату не выдают людям, а ведь зарплата не та, что у шахтеров, нефтяников, железнодорожников. За два года лишь 800 тысяч «набежало» у свинаря Милованова. Не отдают их. А это значит, что работал и работает он бесплатно, как и другие здешние колхозники.
На хуторе Павловский живут не только колхозники, но и фермеры. Два ли, три года назад, когда фермерство лишь начиналось, прикидывали мы с председателем здешнего колхоза: кто может работать самостоятельно? Таких было немного. Братья Березневы, Иванов с товарищами. Прошло время. И оказалось, что даже они не смогли. Почти все снова вернулись в нищий колхоз… Не от хорошей жизни!
Название села – Громославка. Но особо громкой славы оно не обрело. Лишь в последние годы приходилось слышать: «…в Громославке колхоз разошелся», «…в Громославке весь скот перерезали…».
И вот она, Громославка Октябрьского района. Обычное наше степное селение: в низине, над речкой, в зелени садов. На самом въезде – пекарня и запах свежего хлеба, людская толчея. Тут же, под одной крышей, – хлебный магазин. Подъезжают, подходят. Не «четвертушками» да «половинками» берут, а две, три, четыре буханки. Как и обычно на селе.
Слава Богу, хлеб есть. Хотя пекарня и магазин при ней уже не колхозные, а частные. Три года, как нет колхоза в Громославке.
Но жизнь продолжается. В школьном дворе ребячий галдеж – последние дни учебы. На улице, возле магазинов и помещения сельской администрации – тоже народ. Утренние заботы.
А поодаль стоит двухэтажное здание бывшего правления колхоза. Возле него – пусто. Лишь забытый стенд с заголовком: «Колхоз “Дружба” в 12-й пятилетке».
В 1929 году был создан колхоз «Дружба». В 1989 году он отпраздновал свое шестидесятилетие. Работали в колхозе около пятисот человек. Пахали землю, сеяли хлеб. Овец было 12 тысяч голов, крупного рогатого скота – до трех тысяч, свиноферма, птицеферма – все как положено. Урожаи, надои, привесы были средние. Но вот вопрос, который задал мне П. И. Дубровченко, бывший чабан, скотник, учетчик, колхозник с 1953 года:
– Откуда возьмет страна то мясо, молоко, шерсть, которые давал наш колхоз? Из-за границы?
Вопрос резонный. Потому что овец в Громославке практически не осталось. А было, напомню, 12 тысяч. Свиноферма, птицеферма, молочно-товарная ферма – все ушло, ничего нет.
На выезде из Громославки, возле дороги, – остатки одной из кошар, где размещались овцы. Капитальную кошару кирпичной кладки поделили бывшие колхозники на погонные метры и развезли по домам.
Вот один из новых хозяев долбит ломом, разбивая свой кусок стены, – три или пять метров кладки ему досталось. Разбивает, разбивает по кирпичику, кидает в кузов грузовика, говорит: «Дома сгодится. Не пропадать же добру». Шиферную крышу тоже поделили. Но больше, говорят, побили.