Прощание с кумирами
Шрифт:
*
«Все <…> явления, получившие названия, назначения, функции, исполнения, есть только условные, потому что ни одна функция не абсолютна. Поэтому Мир объективно существующих вещей есть система условных знаков, функций и отношений», – это мысль, которая должна развиваться в последующих размышлениях «о субъективном и объективном в искусстве или вообще» Казимира Малевича.
Изначальное заблуждение может привести ко множественным заблуждениям, среди которых невольно может оказаться
Вероятно, Малевич верит или по-своему понимает суть абсолютного, которого, по его мнению, не может быть ни в явлениях, ни в предметах, тем более ни в идеях и Боге… можно отдать должное свободному мыслеизлиянию, но они ассоциируются с блеющим ягнёнком, заблудившимся в терновнике – листочки сладкие, а веточки колючие.
«Осязать предмет нельзя, ибо всё есть осязаемая беспредметность взаимодействий». Это главное заумное заблуждение Малевича и стержень им выдуманного супрематизма.
Логика проста: если предмет осязаем беспредметно, то он может быть каким угодно… каким его нарисует сознание, а оно у каждого своё.
Скорее всего – это женская логика, а если чувственность Малевича такова, то он примитивнейший философствующий художник-фантаст… самовлюблённостью вознесённый до самосознания себя Мессией беспредметной живописи, которая революционирует искусство… его уничтожением.
Но истина найдена… сама собой и Малевичем незамеченная – она была для него технической: сопоставление цветов создаёт живопись (в обоих случаях красиво и живо) при восприятии картины, в которой искусство продолжает жить… а художник не теряет смысла.
«Бог (не существующий объективно), никто его не видел и не знает»… Смысл Бога не в том, чтобы его увидеть – это примитивное желание, а в том, чтобы открыть и познать его в себе.
«Смерти никто не видел, видят только труп, видя труп, говорят о смерти, т. е. о том, чего не видят и чего нет, ибо материя вечно жива»… но постоянно видоизменяется – в чём есть её жизнь.
«Отсюда можно сделать вывод, что смерть, Бог, душа – субъективные понятия, т. е. такие вещи, которые другой не видит и которые объективно существовать не могут»… и в этом есть истина – у каждого своё осознание смерти, Бога и души… и осознание действительно умирает, если своё понимание смерти и Бога хранят только в своей душе… и тем более в пустой душе.
Художник – это потребность продолжения жить после «видоизменения» плоти… т. е. убери у человека творческое начало и сознание «видоизменится» в сторону логической целеустремлённости – и нет человека, есть механическое существо, которое живёт, но омертвляет всё, с чем соприкасается.
«…Возникает мысль, что если абсолютного сознания нет, то оно существует частично, если же осознание частично, то, очевидно, я частично живой человек, и в те моменты, когда перестаю осознавать – делаюсь мёртвым…» Абсолютное не делится на части… если существует «частичное», то обязательно должно существовать целое… и оно в самостоятельном
И тогда можно договориться до следующей белиберды: «…Если посмотреть всю историю сознания человека, то мне кажется, что мы не найдём ни одного осознанного факта». Абсолютное отсутствие творческого начала, даже при употреблении слова «кажется»… но состояние сознания… возможно «частичного».
«Искусство не больше и не меньше занято чем-либо другим, как только одним и тем же, как и все, но возможно возражение, что нет, и вот в этот момент наступает спорная область, начинают вскрываться все те же точки, которые были в обсуждении общего вопроса о субъективном и объективном». Трудно понять, чего здесь больше: стремление диалектическому мышлению придать логическое… или логику внедрить в диалектику… или – это не важно, главное суть мысли: искусству придаётся всеобыденная однозначность, ничем не отличающееся «от всего».
Да, каждый субъект видит по-своему – в этом его свобода сознания… но человек несвободен от чувств, и если он их раб, то и настроение управляет человеком – «всё» делается обыденным.
Искусство не воспитывает ни человека, ни его чувства… только при глубоком желании соприкасаться с искусством, человек воспитывает свои чувства, а человек творчества живёт в нём – любая жизнь в любой среде не может быть «обыденной».
«Искусство как явление художеств может быть научной дисциплиною и достоянием масс». Превратить искусство в «научную дисциплину» (читай: в систему) значит кастрировать его… а может, кастрация и есть искусство?..
«Массы» – вещь абстрактная и плод сознания, значит, по Малевичу, сугубо «субъективная»… и абсолютно неодушевлённая… поэтому «достоянием масс» могут быть только желания «вождей», собственно, для этого они и придуманы.
Если бы эту «вещь», т. е. статью Малевича, прочитал Владимир Ильич… он своим раскатистым смехом и категорическим мнением (беру не самые грубые определения) раскрыл бы его глубокую суть: «недоумок» и «пустозвон».
Иосиф Виссарионович, прочтя статью Малевича, задал бы сакральные вопросы, какие задавал Я. Стэну, разработавшему Сталину программу изучения трудов Гегеля, Канта, Фейербаха и других: «Какое всё это имеет значение для классовой борьбы?»… «Кто использует эту чепуху на практике?»… «Какое это имеет значение для теории марксизма?.. и не останется без своего мнения: «интеллигентская болтовня».
Прочти я это моему отцу, который видел и понимал красоту в естественном природном виде… он, смеясь задорным и заразительным смехом, не пытаясь вникнуть в содержание – оно ему не интересно, сказал бы: «Меня всегда удивляет, когда нагромождение слов выдают за умность… чушь собачья!»
Конец ознакомительного фрагмента.