Прощание с первой красавицей
Шрифт:
Мы наконец сели за стол и заработали столовыми приборами. Есть мне совершенно расхотелось, и я только вяло ковыряла вилкой салат.
— Ты почему не ешь? — повернулся ко мне Даниил. — Не нравится? Может быть, тебе рыбы положить?
— Не хочу, — поморщилась я.
— Что значит «не хочу»?! — искренне изумился он.
Никогда не страдавший отсутствием аппетита, мой супруг абсолютно не понимал, как можно добровольно отказываться от еды.
— Это значит — не буду.
— Еще чего! — пробормотал Даниил и с усердием, достойным
— Дан, ну что ты делаешь? — заныла я.
— Какой красивый поросенок! — вдруг воскликнула Любимцева. — Помнится, на Новый год такой же был. Это не он, случайно?
Вика сразу поняла ее намек — новогоднего поросенка так и не попробовали из-за ее ссоры с Яковлевым. Скандал тогда разгорелся не на шутку, дошло до метания друг в друга посудой, и гости предпочли тихо ретироваться.
— Он, — кивнула Вика.
— Так ты бы хоть банан сменила, что ли… Вот этот, который под хвостом торчит. А можно и тот, что изо рта.
— Да чего менять, все равно это муляжи, — буркнула Вика.
— Правда?! — простодушно изумилась Светлана и дернула один банан. Пальцы провалились в спелую мякоть.
— Ты его еще за пятачок укуси для чистоты эксперимента, — съязвила Серафима.
Ее раздражало, что Ковалев не спускает глаз с юной прелестницы, и она не сдержала эмоций.
Между тем Яковлев разлил спиртное и, взяв рюмку в руку, поднялся. Тут же вскочил и Шурик.
— Разрешите мне, — оттеснил бравый лейтенант Яковлева. — Как хозяину дома, так сказать.
Игорь Семенович недобро посмотрел на него и поморщился.
— Поскольку в основном, — поднял бокал с шампанским Шурик, — здесь собрались работники пера…
— И топора, — вставил Яковлев.
Шурик зыркнул на него злым глазом и, ожидая очередного подвоха, поторопился закончить тост:
— Я предлагаю выпить за них!
— За оборзевателей и рекоспондентов! Ура, товарищи! — закончил Яковлев.
У Шурика заиграли желваки на лице. Не дожидаясь, пока он сцепится с Яковлевым, Любимцева вскочила и рявкнула:
— Так выпьем же за нас! За четвертую власть!
Все чокнулись, выпили и заработали вилками.
— Людочка, как ты в Белокаменную съездила? — спросила Серафима, меланхолично наблюдая, как Яковлев и Шурик наперебой подкладывают на тарелку Вики лучшие куски, а та поочередно кормит обоих поклонников — протягивает им иссиня-черные мясистые оливки кончиками пальцев. Мужчины снимали их губами. Все это походило на кормежку зверей в зоопарке и смотрелось глупо и смешно.
Любимцева поправила розовые цветочки-заколочки в выжженных перекисью волосах и мечтательно произнесла:
— Ой, хорошо съездила, Сима…
— Так расскажи, что было, что видела, — попросила та.
— Слушай, история со мной одна произошла… цирк, да и только! — Любимцева с хрустом закусила соленым огурчиком и продолжила: — Представляешь, прогуливаюсь по Москве и вдруг набредаю на фешенебельный бутик. А там объявление: «Сегодня у нас распродажа, все товары по сниженным ценам, скидки — 50 процентов!» Конечно, я вошла. Смотрю, а там белье —
— И что, ты так ничего и не купила? — огорчилась за нее Светлана.
— Господи, ты что, считать не умеешь?! — воскликнула Ковалева. — Цены были в долларах! У нее даже на одни приличные трусы не хватало!
Глаза у Светланы округлились, и она замерла, не в силах переварить услышанное. Стоимость белья размером в ее месячную зарплату поражала воображение. А потом Очаровашка заметила:
— Не очень-то умно за фирму переплачивать, у нас на рынке не хуже можно купить.
Светлане было восемнадцать, мама ее работала библиотекарем, а папаша давным-давно исчез, оставив о себе лишь смутные воспоминания. И поскольку собственных мыслей у Светы еще было мало, то сейчас, надо полагать, она озвучила точку зрения своей маменьки, вызвав минуту напряженной тишины.
— Ой, анекдот новый слышала, очень мне понравился! — прервала паузу Любимцева.
— Рассказывай, — оживилась Вика.
— Два старых еврея прогуливаются по одесской набережной… — начала Людмила.
— Слышали уже, — перебил ее Яковлев. — Чего это тебя на национальную тему потянуло?
— И сколько лет знатоку анекдотов? — понимающе подмигнул Ковалев.
— Двадцать шесть, — явно испытывая удовольствие от самого факта, просветила общественность Людмила Анатольевна.
— Вика, передай мне, пожалуйста, селедочку под шубой, — растянул в улыбке губы Вася. Глаза же фотографа при этом оставались серьезными, что производило неприятное впечатление.
Вика молча подвинула к нему селедочницу.
— Правда, Вика у нас в редакции самая красивая девушка? — ухмыльнулся Вася, повернувшись к Даниилу.
У Дана от такой бесцеремонности вытянулось лицо.
— Для меня самая красивая — моя жена, — галантно выкрутился он, заставив меня от досады прикусить язык, чтоб не ляпнуть что-нибудь скандальное. Дану ужасно не нравится, когда я опускаюсь до базарного этикета.
Собственно говоря, мне много и не надо. Убрал бы он из своей речи всего два слова: «для меня», и я была бы полностью удовлетворена. Не потому, что считаю себя самой красивой, а потому что ответ должен быть равноценным вопросу.
В этот момент мне вдруг показалось, что Вася что-то быстро шепнул Вике, после чего та дернулась и сбила на пол салатницу с «оливье». Не знаю, было ли жалко Васе салат или посуду, но Вику он пожалел.
— Ничего, ничего, дорогая, — дружески потрепал он ее по плечу, — с кем не бывает.
Вика резко сбросила его руку и, в сердцах швырнув скомканную салфетку на тарелку, вышла. Следом за ней подорвался Шурик.
— Ой-ей, побежал утешать, — прокомментировал Василий. — Футы-нуты, нервные мы какие!