Прощай, детка, прощай
Шрифт:
— Прикольный парень. Где такого нашел?
— Без шлемов, — сказал я.
Бруссард кивнул.
— В салочки играем, [48] — сказал он. — Без жесткого контакта.
— Угу, — сказал я. — Само собой.
«Убийства и ограбления» или, как они сами себя называли — «Изувечим», выиграли жеребьевку и предпочли начать игру, обороняясь. Наш бьющий отогнал их на одиннадцатый ярд, и, пока мы занимали позиции, Бруссард указал мне на худого чернокожего парня в команде «Изувечим»:
48
В
— Твой игрок. Джимми Пакстон. Пристань к нему, как опухоль.
Центровой «Изувечим» передал мяч, квотербек отскочил на три шага назад, пробросил мяч у меня над головой, и там на двадцать пятом ярде оказался Джимми Пакстон. Я понятия не имел, как он ухитрился проскочить мимо меня, не говоря уж о том, как очутился на двадцать пятом. Но я неловко бросился ему в ноги, подсек на двадцать девятом, и игроки обеих команд пошли к линии схватки.
— Я сказал, как опухоль, — напомнил Бруссард. — Ты все расслышал?
Я посмотрел на него: в глазах была бешеная ярость. Но он тут же улыбнулся, и я понял, как сильно эта улыбка помогала ему в жизни. Добрая, мальчишеская, очень американская и простая.
— Надо приноровиться, — сказал я.
«Изувечим» закончили совещание на поле, и я заметил, как Девин, стоявший у кромки поля, и Джимми Пакстон обменялись кивками.
— Сейчас опять через меня сыграют, — сказал я Бруссарду.
Джон Паскуале, корнербэк, сказал:
— Может, начнешь играть нормально, а?
«Изувечим» передали мяч назад, Джимми Пакстон пронесся вдоль боковой лини, и я с ним. Он сверкнул глазами, распрямился, сказал «Пока, белый мальчик», но я прыгнул вместе с ним, развернулся в полете, вытянул правую руку, ударил по воздуху, но попал по свиной коже и выбил мяч за пределы поля.
Мы с Пакстоном упали на землю, наши тела подпрыгнули на ней, как мячи, и я запомнил: это первое из многих столкновений, из-за которых мне завтра не встать с постели.
Я поднялся на ноги первым и протянул Пакстону руку:
— Ты вроде куда-то собирался.
Он улыбнулся и принял ее.
— Говори-говори, белый мальчик. Уже заводишься.
Мы пошли вместе вдоль края поля к линии схватки, и я сказал:
— Перестанешь звать меня белым мальчиком, не буду звать тебя черным мальчиком. Избежим расовых беспорядков на «Гарварде». Меня зовут Патрик.
Он шлепнул меня по ладони:
— Джимми Пакстон.
— Очень приятно, Джимми.
В следующем эпизоде Девин снова играл через меня, и снова я выбил мяч у Джимми Пакстона из рук.
— Ну и в команду ты угодил, Патрик. Подлая свора, — сказал Джимми Пакстон, когда мы пошли к линии схватки.
Я кивнул.
— А они вас целками считают.
Он тоже кивнул.
— Целками мы быть не можем, но мы и не бешеные ковбои, как эти уебища. «Наркотики», «нравы», «преступления против детей». — Он присвистнул. — Первыми лезут в любую дверь, даже под пули, потому что джизз обожают.
— Джизз?
— Драку, оргазм. С этими ребятами про прелюдии забудь, понял?
В следующем эпизоде Оскар, игравший фулбэком, сбил с ног троих в момент передачи мяча, и раннингбэк бросился в образовавшуюся прореху размером с мой задний двор. Но какой-то Джон — то ли Паскуале, то ли Вриман, я к тому времени уже совсем запутался, кто из них кто — схватил на тридцать шестом за руку игрока, владеющего
49
Сделать пант — выбить мяч ногой с руки в сторону соперника.
Через пять минут начался дождь, и остаток первой половины матча превратился в мучение в духе Марти Шоттенхаймера [50] и Билла Парселлса. [51] Двигаться на скользком поле было трудно, игроки падали, валялись в грязи, ни одна из команд к победе существенно не продвинулась. Как раннингбэк я набрал около двенадцати ярдов на четырех переносах мяча, а как сейфети дважды облажался с Джимми Пакстоном, после чего стал опекать его так плотно, что куортербэк изменил стратегию и стал играть через других принимающих.
50
Шоттенхаймер Мартин Эдвард — главный тренер «Виржиния дестройерс».
51
Дуэйн Чарльз «Бил» Парселлс — бывший главный тренер американской сборной.
К концу первой половины матча счет так и не открыли, хотя перевес сил был явно на нашей стороне. На второй попытке в красной зоне «Изувечим», когда за двадцать секунд до перерыва оставалось пройти два ярда, мы получили право распорядиться мячом, и Джон Лон перебросил его мне. Я увидел впереди прореху, в которой было только зеленое, обошел лайнбэкера, зажал мяч под мышкой, пригнул голову, бросился в прореху, и тут откуда ни возьмись окутанный на холодном дожде облаком пара на меня налетел Оскар. Мне показалось, я столкнулся с «Боингом-747». Пока я поднимался, дождь успел забрызгать мне щеку грязью, и первая половина игры закончилась. Оскар протянул мне окорок, который у обычного человека называется рукой, поставил рывком на ноги и едва слышно усмехнулся.
— Блевать будешь?
— Подумываю об этом, — сказал я.
Он хлопнул меня по спине, по-видимому показывая свое дружеское отношение, отчего я едва не клюнул лицом в грязь.
— Смелая попытка, — сказал он и пошел к скамье, у которой собиралась их команда.
Игроки «защиты прав» за боковой линией открыли ящик с холодным пивом и содовой.
— А как же салочки? — спросил я Реми.
— После того что сделал сержант Ли, перчатки сбрасывают.
— Так мы что же, вторую половину будем играть в шлемах?
Он покачал головой и вытащил себе из коробки банку пива.
— Никаких шлемов. Просто играть будем подлее.
— У вас на этих играх кого-нибудь убивали?
Он улыбнулся.
— Пока нет. Но еще не вечер. Пиво будешь?
Я покачал головой, надеясь, что когда-нибудь в ней перестанет звенеть.
— Возьми мне воды.
Он передал мне бутылку «Польского родника», положил руку на плечо и отвел в сторонку на несколько метров по боковой линии. На трибунах собралось несколько человек, большей частью пришедшие тренироваться, побегать вверх-вниз по лестнице между трибунами, все они застали игру случайно. Один высокий парень сидел отдельно от остальных, положив длинные ноги на перила и надвинув на глаза бейсбольную кепку.