Прощай, детка, прощай
Шрифт:
Энджи внимательно посмотрела мне в глаза и кивнула. Конечно, ей это не понравилось, но она считалась с моим упрямством, как со своим собственным. Понимала, насколько бесполезно спорить со мной в определенных ситуациях. Точно так же я знал, что иногда не следует перечить ей.
— Глупостей не натворите, — сказал Раерсон.
— О нет, — сказал я. — Глупостей я не натворю.
Путь оказался неблизкий, но проделать его стоило.
В два часа ночи Бруссард, Паскуале и еще несколько игроков «защиты прав» вышли из «Бойна». По тому, как они обнимались на автостоянке, я заключил, что им стало
Паскуале уехал на «бронко», Бруссард же пошел осторожным шагом пьяного человека к своему «вольво» с универсальным кузовом, выехал задним ходом на Вестерн-авеню и повернул на восток. Машин на шоссе было мало, я старался держаться от него подальше и однажды чуть не потерял из виду, когда задние огни его машины вдруг пропали у Чарльз-ривер.
Я прибавил газу, потому что он мог свернуть на Сторроу-драйв и поехать короткой дорогой к Норф-бикон или свернуть на восток или запад по платной автостраде «Мэсс» на этой развилке.
Вытянув голову, я увидел «вольво», он как раз проскользнул освещенное фонарями место, направляясь к пунктам взимания платы с автомобилей, движущихся в западном направлении.
Я заставил себя сбавить скорость и проехал через контрольный пост примерно минуту спустя после Бруссарда. Примерно через две мили я снова заметил «вольво». Бруссард ехал по левой полосе со скоростью примерно сто километров в час. Я старался держаться метрах в ста позади него, двигаясь с той же скоростью.
По правилам бостонские полицейские должны жить в самом городе, но я знаю нескольких человек, которые обходят это требование, сдавая свои бостонские квартиры друзьям или родственникам, а сами живут на окраинах или за городом.
Бруссард, как выяснилось, жил довольно далеко. В дороге прошло больше часа, мы съехали с платной автострады на неосвещенную узкую проселочную дорогу и в конце концов оказались в городке Саттон, примостившемся в тени заповедника «Ущелье Чистилище» гораздо ближе к Род-Айленду и границе Коннектикута, чем к Бостону.
Бруссард свернул на крутой спуск к небольшому коричневому домику, типичному сельскому жилищу в Новой Англии, окна которого загораживали кусты и невысокие деревья. Я поехал дальше. Вскоре дорога уперлась в сосновый лес, и здесь я развернул машину. Лучи фар, освещая что-то вдали, пронизывали темноту, гораздо более густую, чем городская. Свет каждой, казалось, обещал выхватить из тьмы ночных животных, вышедших на поиски корма, и у меня всякий раз сердце замирало при виде их горящих зеленым глаз.
Я поехал обратно, нашел домик, и еще метров через сто после него в свете фар показался дом с окнами, закрытыми ставнями. Я поехал по дороге, усыпанной прошлогодней листвой, остановил «краун-викторию» за перелеском и посидел в ней немного. Слышно было только стрекотание цикад и шум ветра в голых кронах деревьев.
На следующее утро, едва проснувшись, я увидел два коричневых глаза, которые меня внимательно рассматривали. Взгляд их был мягким, печальным и глубоким, как шахты в медном руднике. Глаза не моргали.
Я слегка пошевелился.
— Господи, — сказал я вслух.
Тут мое внимание привлекло движение другого цветного пятна, на этот раз за деревьями прямо против ветрового стекла быстро двигалось что-то коричневое. В просвете между деревьями справа от меня мелькнул «вольво» Бруссарда. Я понятия не имел, поехал ли он за молоком или уже обратно в Бостон, но в любом случае открывшимися возможностями пренебречь было нельзя.
Я достал из бардачка набор отмычек, перекинул через плечо ремешок камеры, вышел из машины и пошел по мягкой земле обочины. Это был первый теплый день в году, солнце светило с неба, такого голубого и свободного от смога, что мне с трудом удалось убедить себя, что я все еще в Массачусетсе.
Я подходил к дороге, по которой проехала машина Бруссарда. В это время из молодого сосняка на обочину дороги вышла, держа за руку ребенка, высокая худая женщина в красно-белой ковбойке, синих джинсах и с длинными темными волосами. Оба они наклонились, ребенок подобрал газету, оставленную на краю шоссе, и отдал женщине.
Я оказался слишком близко и просто так уйти уже не мог. Прикрыв глаза ладонью от солнца, женщина посмотрела в мою сторону и неопределенно мне улыбнулась. Ребенку, державшему ее за руку, было года три, светлые волосы и бледная кожа были совсем не такие, как у нее или Бруссарда.
— Здрасте, — сказала она, подняла ребенка и пристроила себе на талии.
Малыш стал сосать палец.
— Здрасте.
Такая внешность легко запоминается. Крупный рот располагался у нее на лице не совсем правильно, на одной стороне лица он был несколько выше, чем на другой, и в этой асимметрии угадывалась усмешка, которая сразу рассеивала все иллюзии. На первый взгляд, по форме губ и скул, по рдеющему, как заря, румянцу, ее можно было бы принять за бывшую модель, за трофейную жену какого-нибудь финансиста. Я посмотрел ей в глаза. Их жесткий нагой интеллект меня встревожил. Такая женщина не позволит водить себя под руку напоказ, более того, вообще не позволит собой распоряжаться.
Она заметила фотокамеру.
— Птичек фотографируете?
Я посмотрел на камеру и покачал головой.
— Вообще природу. В наших местах такой красоты не увидишь.
— Вы из Бостона?
Я покачал головой:
— Из Провиденса.
Она кивнула, взглянула на газету и стряхнула с нее росу.
— Раньше клали в пластиковые пакетики, чтобы не промокали, — сказала она. — А теперь приходится час в ванной сушить, чтобы первую страницу почитать.
Мальчик, которого она держала на руках, сонно склонил голову ей на грудь и уставился на меня голубыми и чистыми, как небо, глазами.
— Что, милый? — Женщина поцеловала его в головку. — Устал? — Она погладила полноватое личико, и любовь, эту страшную силу, в ее глазах невозможно было не заметить. Она снова перевела взгляд на меня, ласковое выражение глаз пропало, и его место заняли, как мне показалось, подозрение и страх.
— Вон там лес. — Она показала вдоль дороги. — Вон прямо там. Это часть заповедника «Ущелье Чистилище». Там наверняка найдете что снимать.
Я кивнул.
— Почему бы и нет? Спасибо за совет.