Прощай, страна чудес
Шрифт:
– Это совсем другое дело, – одобрил он. – Затопим в четыре часа, с запасом. Ещё неизвестно, как пойдёт дело. Сейчас я отпускаю вас отдыхать. Покажите мне ваши места в палатке, чтобы я мог разбудить вас без лишнего шума.
Как и было условлено, в четыре часа мы затопили. Когда нагорел жар от сухих дров, сверху положили сырые. Они пузырились соком на срезах, подсыхали и тоже начинали гореть. Нужный градус в топке мы нагнали, и вот уже вода в котле начала закипать. Это для каши. В другом котле кипяток предназначался для чая.
Небо над степью посветлело.
Кругом, во все четыре стороны, колыхалась под утренним ветерком созревающая пшеница. И начинало казаться, что эта пшеница выросла здесь сама, без участия человека. Будто она веками так и росла, и отмирала осенью, и возрождалась весной.
И странно думалось в этот час, что где-то там, в невозможном далеке, живут и дышат большие и малые города с миллионами жителей. Как далёкая сказка, как полузабытое сновидение, вспоминалась прежняя жизнь в родных местах.
Робко зазвучали голоса птиц, названия которых нам были неизвестны. Из степи повеяло дурманящим запахом полыни.
– А знаешь, – вдруг сказал Казюков, – ребята на нашей улице хотели тебя подметелить. Дескать, что это за чужак ходит здесь так смело, как у себя дома? Надо его проучить! Но я им сказал:
«Не трогайте этого малого!» Они и отхлынули. Они меня слушаются. Я их вот так держу!
И он для убедительности крепко сжал кулак.
«Конечно, – подумал я, – они бы отметелили. Их было вон сколько, а я один. А Фёдор молодец, уберёг».
Повар отмерял по норме перловую крупу, готовясь засыпать её в котёл.
В шесть часов по сигналу подъёма солдаты начали выбегать из палаток. Каждый из сержантов построил свой взвод и повёл на пробежку. За этим следовали физические упражнения и умывание у прудика.
Завтрак прошёл чётко и организованно. Солдаты подкрепились горячей кашей с каспийской килькой из жестяных банок и запили сладким чаем с чёрными сухарями.
Начался обычный трудовой день. Нам ещё предстояло сварить обед. А это первое и второе и компот из сухофруктов. Больше работы, и больше потребуется дров. Хватит ли? Да ещё надо было начать варку ужина под новую смену.
Обед был сварен нами без задержки. А ужин мы доваривали последними дровами.
Сменить нас пришли два парня из «низкорослого» четвёртого взвода. С одним из них Казюков был знаком давно – это был Владимир Захаров, сын окультурившейся цыганской семьи. Ребята жили на соседних улицах и учились в одной школе.
– А чем же топить кухню? – спросил Захаров.
– А вон, видите? – кивнули мы. – Видите, растут кусты? Вот вам и дрова. А вот вам пила и топор.
– Ну, это не разговор, – обиделся Захаров. – Я видел, что у вас были хорошие дрова, где вы их раздобыли, Федя?
– Ну ладно, – смягчился Казюков. – Тебе, Вовка, как старому другу, приоткрою тайну. Только вы не берите там всё подряд, а выбирайте через одну. А то ведь получится обвал. И смотри, мора, если ты там попадёшься, на меня не кивай!
Колонна жила по армейскому
Сержант Григорий Отрищенко показал себя мужиком въедливым и занудным. При своей украинской фамилии, родом он был из Челябинска.
Вот по сухой степной траве взвод идёт строем в колонну по три. Сержант командует:
– Пичугин, запевай!
И запевала, обладатель самого зычного голоса во взводе, начинает недавно выученную нами песню:
Мы идём дорогой полевоюНа ученье с песней полковою.Хорошо, хорошо в стране советской жить.С боевою славой, славою дружить!Потом сержант требует песню, которая ему самому въелась в поры за три года службы:
Крылатый флот, воздушная пехота,Страны родной десантные войска!Отрадный час наступал для солдат, когда можно было искупаться в прудике. Они входили в мутноватую тёплую воду, и над прудиком слышался плеск и гогот сотни здоровых солдатских глоток. Прудик был мелок и тесноват для такого количества купающихся, и вода была порядочно взбаламучена. Но всё же там можно было найти уголок, чтобы помыться и прополоскать свою пыльную робу и успеть высушить её до захода солнца.
До вечера ещё оставалось время, и солдаты заполняли его чем могли. Никаких культурных мероприятий им никто не обещал. Ни о каком радио не приходилось и мечтать, и газет им никто не присылал.
Старшему лейтенанту Рябкову было поручено провести политическое занятие с личным составом. Солдаты сидели кружком на земле, а лектор шпарил по книге:
– Гитлер сказал: «Советский Союз – это к'oлос на глиняных ногах». Дескать, стоит дать ему хорошенько, и он развалится.
– Помилуйте, товарищ старший лейтенант! Там было названо слово «кол'oсс», а не «к'oлос»! Огромная разница!
Никто не вызвался поправить лектора, никто не задал никаких вопросов. Так и осталось неясным – понимал ли он сам то, что читал?
По вечерам во втором взводе играла гармошка, и оттуда неслись разухабистые песни.
Рыбу я ловила.Уху я, уху я, уху я варила.Сваху я, сваху я, сваху я кормила.Рубаху я, рубаху я, рубаху я шила.Жениху я, жениху я, жениху дарила.Это разливался там некий Жарков.
А в первом взводе были свои таланты. Василий Красулин обладал несомненным даром комического актёра. Вдвинув пилотку в одну сторону, ремень с бляхой в другую, он изображал разговор пьяных.