Прощайте, любимые
Шрифт:
Полицаи все ближе и ближе. По их не совсем твердой походке Вера догадывается, что они нетрезвые. Может быть, это даже к лучшему. Пьяный полицай — не такой бдительный. Но могут быть и неприятности — мало ли что взбредет в голову пьяному.
Поравнялись. Полицаи окинули ее с ног до головы.
— Стой, — приказал один из них. — Куда идешь? — Он вытер рукавом шинели влажный нос, посмотрел в упор на Веру рыбьими, навыкате, глазами.
— В Заречье, — спокойно ответила Вера. — Вот сменяю барахло на крупу или муку.
Полицай пониже ростом и полнее
— Документы! — потребовал полицай.
Вера вынула из муфты паспорт и подала ему. Полицай долго вертел в руках паспорт, вернул Вере и сказал:
— Вот что, бабонька. В Заречье сплошь партизаны, и ходишь ты туда неспроста.
— Бог с вами, — притворно взмолилась Вера, — мне до этих партизан нет никакого дела, а там, говорят, охотно меняют городской товар...
— Развязывай мешок!
— Пожалуйста...
Полицай не спеша выкладывал на снег поношенные платья, брюки, рубашки, придирчиво ощупывая каждую вещь. Потом сунул все обратно в мешочек и подал Вере.
— Ну и дерьмо. Кто у тебя возьмет это? «Кажется, пронесло», — вздохнула с облегчением Вера и хотела было поблагодарить и идти своей дорогой.
— Ты куда? Нет, красавица, придется тебя задержать. Вернемся в Жуково. Такой приказ начальства.
— Ваше начальство ест досыта! — взорвалась Вера. — Ему не приходится просить милостыню.
— Не твоего ума дело, — проворчал полицай. — Всех, кто идет в Заречье, велено задерживать для выяснения личности...
Вера оценила обстановку — вокруг никого, гарнизон неизвестно когда вернется. Если кто и услышит выстрелы — на помощь не придет, — к выстрелам привыкли.
— Хорошо... если вы так настаиваете. — Она нагнулась, чтобы взять мешочек, выхватила из муфты пистолет и выстрелила в грудь глазастому. Тот, даже не вскрикнув, рухнул на дорогу. Его дружок с неожиданной резвостью сорвал с плеча винтовку и, вместо того чтобы стрелять, ударил Веру по руке. Она выронила браунинг, схватилась за винтовку и резко дернула на себя. Полицай не устоял на скользкой дороге и упал. Винтовка осталась у Веры. Она размахнулась ею, как палкой, ударила полицая, подхватила с дороги браунинг и бросилась в лес.
Утопая ботинками в рыхлом мартовском снегу, она не успела скрыться за деревьями, как услышала позади несколько выстрелов. Полицай бежал вслед и стрелял.
«Почему я не убила его, — с горечью подумала Вера, пробираясь по сугробам вдоль опушки. — Растерялась. А теперь кто знает, чем все это кончится».
Полицай не отставал.
«А что, если подождать его? Постоять здесь в укрытии и подождать... вон за той толстенной сосной...» Вера шагнула дальше и провалилась по пояс.
Полицай сделал еще несколько выстрелов.
Вера рванулась из сугроба и ощутила острую боль в животе. Нет, она не была ранена. Это... Веру бросило в жар от мысли, что здесь, на глухой опушке, с ней может случиться то, чего она так ждала и так боялась. Обессиленная, утонувшая в снегу, она лежала и не двигалась.
Вера приподнялась и выстрелила. Без промаха. Как учил ее Сергей. А боли становились все резче и сильнее. Вера перешагнула через убитого и бросилась к дороге. Бежала, задыхаясь, прислушиваясь к острой боли, которая нарастала с каждой минутой.
Вот она повернула за высотку и увидела хаты Заречья. Они показались такими далекими, что Вера пришла в отчаяние. «Миленький мой, погоди, — шептала она незнакомому еще существу, причинявшему ей нестерпимую боль, которая, как волна, то приходила, то отступала на некоторое время. — Только бы успеть, только бы успеть, — кусая губы, шептала Вера. — Сереженька, родной, как ты был прав, боясь отпускать меня сегодня... Только бы успеть... только бы успеть...»
Она бежала все медленнее, спотыкаясь и скользя на дороге. Бежала и смотрела на заветную хату. Хорошо, что она стоит с краю, что не надо бежать через всю деревню... Она чувствовала, что задыхается, что еще немного и она упадет на снег...
Но тут дверь хаты открылась, и Степанида вышла во двор. Она сразу увидела Веру, потому что оставила на ступеньках какое-то ведро и бросилась в калитку...
Вера с размаху упала ей на шею и вскрикнула от нового прилива боли.
— Господи, да ты рожаешь!... — Степанида подхватила Веру на руки и понесла в хату...
Обедали в конторке, жарко натопленной углем. Сергей любил запах раскаленного чугуна, запах горящего угля. Он снял стеганку, сел, положил завернутый в газету кусок хлеба с отварной говядиной и только начал есть, как в конторку заглянул Ольгерд. Он многозначительно посмотрел на Сергея и закрыл дверь.
Сергей доел бутерброд, накинул стеганку, закурил и вышел. Горох ожидал его.
— Пройдемся немного. У меня дело, Сережка, — взволнованно прошептал он. — На станцию прибывает эшелон со снарядами. Предлагаю его взорвать.
— Как?
— Очень просто, — стараясь быть спокойным, говорил Ольгерд. — У нас нет мин. Но есть паровоз. Слушай меня внимательно. Эшелон примут на шестой путь. Для смены локомотива будет промежуток времени. Я беру маневровый паровоз, ты переводишь стрелки, и на полном ходу я направляю его на эшелон со снарядами.
— А машинист маневрового?
— Он уйдет в лес.
— Тогда пошли на шестой путь... — Горох показал ему одну и вторую стрелки, которые надо будет переводить, показал паровоз, который стоял у поворотного круга и пыхтел, словно собирался с духом...
Все было так, как обещал Горох. Минут через десять, погромыхивая на стыках, прошел тяжелый, сильно охраняемый состав. С молотком за плечами Сергей направился в сторону маневрового. Это была знакомая труженица «овечка». Сергей остановился и несколько раз ударил молотком по костылю. На этот стук из будки маневрового выглянул Ольгерд.