Проще убить, чем…
Шрифт:
…В итоге Пашка все-таки решил зайти к Лене и поговорить с ней по душам. Хотя и при идеальном раскладе, даже начни она причитать, что ее и так замучили угрызения совести, он совершенно не представлял, как исправить причиненное зло. И что она теперь может сделать? Публично покаяться? А кому это покаяние нужно? И кто в него поверит? Грехи живых и так на мертвых не переходят. Это Ленке придется жить с тем, что оклеветала папу, а не душе отца от этого страдать. Но Пашке все-таки хотелось посмотреть сестре в глаза и послушать, что она сама скажет.
Она была одна и ничуть не удивилась его приходу. Пашка сел и начал ее разглядывать, как диковинную зверушку. Оба при этом пока не сказали ни слова. Павел знал, что Ленка
– У тебя есть знакомый пластический хирург? – неожиданно спросил он.
Сестра удивленно подняла брови.
– Что? Твоей очередной шлюхе надо сиськи подтянуть?
Пашка усмехнулся.
– Да нет. С сиськами у нее все в порядке. Я просто прикидываю ущерб, который собираюсь причинить твоей внешности. Прикинь сама. Сломанный нос, несколько выбитых зубов, пара сломанных ребер. Ремонт, душечка, тебе дорого обойдется.
– Я же тебя посажу, – уже менее бесстрастно проговорила сестра.
Пашка довольно потянулся.
– Ради такого удовольствия и сесть не жалко. А потом я ведь честно собираюсь признать вину, раскаяться в содеянном, буду сотрудничать со следствием, ссылаться на аффект, вызванный оскорблением памяти скончавшегося отца. При хорошем адвокате это минимальный срок и, скорее всего, условный. Я проконсультировался.
Пашка демонстративно, как боксер перед поединком, похлопал себя ладонями по щекам.
– Ты же, Леночка, и сама знаешь, в каком чудесном государстве мы живем и какова в нем судебная система. Жаль только, что у нас плохо учитывают передовой зарубежный опыт, правда, исторический. Не то додумались бы давно начать продавать индульгенции. Как бы удобно было. И к адвокатам не надо ходить. Идешь на почту, покупаешь бумажку нужного достоинства, наклеиваешь на нее марку госпошлины и вперед. Бей или мочи в сортире.
Ленка чуть заметно вздрогнула.
– Я тебя не боюсь. А мой Лешечка тебя и вообще схарчит. У него связи посильнее твоих, – не очень уверенно произнесла она. Спеси у нее несколько поубавилось. Она поняла, что брата лучше зря не заводить. Она порывисто встала и, подойдя к бару, вытащила бутылку виски и два бокала. Сама она практически не пила, было понятно, что она пытается задобрить брата. Впрочем, как ни странно, она вновь совершенно успокоилась.
Ленка от души плеснула виски брату и капельку себе.
– Хватит изображать крутого, Пашка. Лучше пей, яда в бокале нет, – сказала она и подвинула виски брату. Но тот пить не стал.
– Знаешь, Ленка, – задумчиво произнес он, – я все пытаюсь понять, что ты за существо такое. Вроде росли вместе. Была нормальной девчонкой. Может, чуть более вредной или более охочей до денег, но что с тобой произошло сейчас? Зачем поганить память об отце?
– Остынь, Пашка, – спокойно ответила сестра и, удобно откинувшись в кресле, отпила виски. – Помолчи немного. Уверена, что ты не поймешь, но, по крайней мере, узнаешь, в чем моя правда. Мне скоро сорок. Алексей старше тебя на три года, а, значит, меня на двенадцать лет. У него двое детей от первого брака, и недавно родилась внучка Вика, от которой он без ума. Я же после рождения Борьки бесплодна, и своих детей у меня быть не может.
Пашка, тоже собравшийся отхлебнуть виски, аж поперхнулся.
– Что ж ты тогда, когда продавала родительскую дачу, травила, что тебе нужны деньги для нового ребеночка?
Ленка безразлично пожала плечами.
– Тактический маневр, дурачок. И не перебивай меня. Что было, то прошло.
Она отставила бокал и снова вальяжно откинулась в кресле.
– Так вот, своих детей от Алексея у меня быть не может. И я стала замечать, он, старея, все сильнее тяготеет к детям и внукам, число которых, наверно, будет увеличиваться. Я, конечно, помню о его главном преимуществе, о том, что он богат, но даже из-за денег не готова быть бабушкой
Пашка удивленно посмотрел на Ленку.
– Да-да, Паша. Хоть завтра. Но есть проблема. Я привыкла к определенному уровню благосостояния и не хочу его менять. Развод, хотя и не оставляет меня без гроша в кармане, все-таки потребует от меня значительных изменений в образе жизни. Рассчитывать, что в мои годы я поймаю нового богатенького буратино, по-английски называется wishful thinking. Да и надоело мне быть чьей-то супругой. Хочется свободы. Мне нужны свои деньги. Поэтому я забрала деньги за дачу, поэтому слегка – Павел поднял брови, – повторяю, слегка надула тебя при разделе наследства, поэтому написала эту чертову книгу, потому что за нее мне были обещаны хорошие деньги. Ущерб, нанесенный имени отца, ничтожен, про него все равно забудут в течение года-двух, так происходит со всеми когда-то знаменитыми покойниками. А память у публики о тебе и вообще сотрется максимум через две недели. Хотя для твоей персоны это и так слишком долгий срок. Гордись, что, если бы не твоя обезьянья рожа, тебя забыли бы и за пару дней. Так зачем же тебе лезть в бутылку? Разве родители, будь они живы, были бы против, если бы я с Борькой, наконец, стала жить самостоятельно и независимо? Алексея они ведь недолюбливали.
Пашка задумался. Что ни говори, логика в Ленкиных словах была.
– И что, ты ждешь, что я брошусь тебе на шею и расплачусь от умиления?
– Нет. Если бы ты так поступил, мне, наверно, пришлось бы вызывать психиатрическую перевозку. Но мне нужна твоя помощь. Я хочу предложить тебе сделку, – невозмутимо проговорила Ленка.
Павел в очередной раз за вечер удивленно вылупил на сестру глаза.
– Мне? Сделку?
– Да-да, Пашечка.
Ленка подвинула свое кресло к Пашкиному и заговорила деловым тоном:
– Слушай, что говорится, сюда. Несмотря на рекламу, которая тоже стоила денег, продажа моей книжки идет не так хорошо, как хотелось бы. И это, в общем, понятно. Зачем платить, если всё успели растиражировать СМИ. Да и папа все-таки не принцесса Диана. Поэтому издатель притормозил распространение книги и предложил хитрый ход. И тут на сцену должен выйти ты.
Пашка вообще перестал что-либо понимать.
– А я-то каким боком?
– А таким. Ты напишешь книгу – опровержение. Расскажешь всему честному народу, какая я сука и лгунья. Заодно восстановишь папино доброе имя.
– Но тебе-то какой от этого резон?
Ленка раздраженно цыкнула.
– Ну, ты, братец, тупой. Издатель хочет изготовить своего рода мемуарный диптих, построенный на контрастности двух книг. Такого еще никто не делал. Публика должна клюнуть. Ведь интересно читать, когда один дурак говорит «черное», а другой тут же – «белое». Более того, издатель связался с американским издательством. Оказывается, американцы средних лет хорошо помнят отца по ленте «Последний стрелок», который неплохо прошел у них в прокате. И папино лицо у янки ассоциируется с образом русского положительного героя. Он для них нечто вроде того, что комиссар Катанья для нас. А скандальные истории собственных «звезд» им приелись. Да и пресноваты они по сравнению с моей. В инцесте, по-моему, еще никого из знаменитостей искусства никто не обвинял. Разве что лорда Байрона, но это было давно. Поэтому уже подготовлен черновик договора на перевод диптиха на английский. А в Штатах, как ты понимаешь, гонорары уже иные.