Просека
Шрифт:
— Ты не видал наших? — спрашивает она.
— Нет. — Я не знаю, кого это «наших". Может, ребята её приехали. Они должны на месяц приехать сюда.
— Случилось что, Вера?
— А что ж это, не случилось, когда человека судить будут?
— Кого судить?
Она смотрит на меня.
— Ты не знаешь? Вадима Иосифовича. Какого-то дурака убило там у него на стройке, а его судить будут. Господи, уж какие гадюки-разгадюки живут, и с ними ничего не случается, а такого человека — судить! Скажи ты мне, студент, вот что ж это такое? Как жизнь устроена, а? Ведь он чтоб обиду какую
Из коридора доносится топот ног. Молодая хозяйка встаёт, смотрит на дверь. Гриша и прораб Ермолаев приносят свёртки, кульки. Прораб в новом костюме, лицом немного осунулся.
— А, студент, — говорит он весело, пожимает мне руку, — говорят, ты все деньги воднотранспортной конторы решил в карман положить — с утра до ночи работаешь? Давай тарелки, блюдца. Вера. Что приуныла? — Вера бросается к шкафу с посудой. — Я шучу, — говорит прораб, — деньги всем нужны, а студенту особенно. Будь моя воля, я б хорошим студентам платил минимальный оклад линейного персонала. Да. Конечно, начиная с третьего курса, когда специальные предметы пойдут.
— Что ж, куда далеко зашлют или тут поблизости оставят? — спросила старуха с печи.
— Как решат, — сказал прораб. — Ну, садимся за стол. Мне пить нельзя, угощайтесь. Давай, Григорий, командуй. Я не буду. Я подписку дал, что из Кедринска никуда, да уж сюда выскочил на воскресенье.
— Что у вас случилось? — спросил я.
— Сорвался плотник с лесов. Разбился. Мальчишка совсем.
— Вы виноваты?
— Как тебе сказать. Должно быть, я. Нет, леса прочные были, я проверял. Там провод от переноски оголился, парень взялся за него. Понятно, ударило. От неожиданности шарахнулся и сорвался. За месяц у меня три несчастных случая. Два обошлись травмами, а третий — гранитом. Что делаешь у водников?
Я рассказал.
— Это нищая организация. Надо было тебе ко мне приехать. Впрочем, и сейчас можешь устроиться. Едем завтра со мной?
— Я через неделю уезжаю совсем, — сказал я.
Прораб кивнул и встал.
— Ну, ужинайте, друзья, а я пойду отдохну. Я на боковую. Завтра, если будет такая погода, пойдём искупаемся? — Он смотрит на меня.
— Пойдём. Обязательно.
Вера молча уходит следом за прорабом в боковушку. Мы с Гришей молчим. Старуха смотрит с печи на нас, на накрытый стол.
— Бабушка, иди с нами посиди, — зовёт Гриша.
Старуха не отвечает. Мы сидим ещё некоторое время за столом и уходим в город.
В скверике на главной улице много гуляющих. В саду танцы. Мы с Гришей прогуливаемся вдоль, гостиного двора. Если его возлюбленной удастся сегодня улизнуть из дому, она должна пройти здесь.
— Ты только не подавай виду, что знаешь её, — просит Гриша, — а то испугается. Стеснительная женщина… Спокойно, спокойно, студент, — тихо говорит он. — Дай-ка папироску.
Мы закуриваем. Мимо нас проплывают густые смоляные волосы. Мельком улавливаю косой разрез чёрных глаз. С сумочкой в руке, она посматривает на витрины магазинов. Возле одной витрины останавливается. Мы огибаем гостиный двор, Гриша кивает мне, подмигивает. Направляется в монастырь, а я в город.
Вот
Попробовал перенестись в Петровск, но на душе ещё хуже стало: дома переживают за меня, а я утешить их ничем не могу.
— Вздор! — произнёс я и вскочил. Сейчас познакомлюсь с какой-нибудь девушкой, потанцую с ней. Вечер с ней проведём. Надо веселиться, чёрт возьми. Да. Я быстрым шагом прошёлся туда и обратно по аллее, свернул к танцплощадке. Две девушки, одна другую держат за талию. Смотрят на танцующих. Обе миловидны.
— Добрый вечер, девчата, — сказал я, улыбаясь, — можно пригласить вас потанцевать?
Они с удивлением, но весело переглянулись.
— Нас же двое.
— И отлично. Будем втроём танцевать! Вы не пробовали втроём? Сейчас попробуем.
Я взял билеты, провёл их на танцплощадку.
— Можно сначала с вами? — сказал я ближней ко мне девушке. Она вроде постарше и симпатичней подруги.
Девушка молча согласилась. Подругу её тотчас приглашает какой-то парень.
— Вот мы все и танцуем, — весело говорю я партнёрше, называю своё имя и спрашиваю, как звать её.
— Угадайте!
Покуда танцуем, я угадываю, называя женские имена. Партнёрша поглядывает на меня, хихикает. Но вот танец кончается, мы останавливаемся у заборчика. Порыв бодрости пропадает. Скучно.
— Тесно здесь, — говорю я, — не лучше ли пойти погулять?
— Только пришли и уходить…
— Я сейчас, — говорю я, пробираясь к выходу.
С облегчением вздыхаю, оказавшись за оградой сада. Медленно бреду домой.
Прораб пьёт чай и читает газету. Старуха на печи, кажется спит. Вера, должно быть, в боковушке.
— Садись, студент, — говорит прораб, — что ж вино не выпили? А где Григорий?
— Гуляет… Когда суд будет, Вадим Иосифович?
— Суд? Суд не скоро. Во всяком случае не в этом месяце. Судейский народ действует по расписанию.
— И вам присудят? — говорю я, не зная, прилично ли спрашивать о таких вещах.
— Лет пять дадут, — спокойно отвечает он.
— Пять лет?
— Ну года три. Какая разница? Ты запомни, Борис: над прорабом, — он ударяет себя ладонью по затылку, — вот здесь всегда висит статья кодекса. — Вадим Иосифович наливает и себе вина. Закрывает дверь в боковушку. — Их дело такое, — указывает он глазами на дверь, на печь, садясь против меня, — они не видели погибшего парнишку. Мать его приезжала… Знаешь, на фронте убьёт твоего бойца, ты подумаешь: «Завтра и меня укокают» — и успокоишься. Тут, брат, другое дело. Мне что теперь? В тюрьму не посадят, под конвоем водить но будут. Дадут где-нибудь на севере ватагу проходимцев — руководи! И года три придётся повозиться с ними. Потом опять приеду сюда. А парнишки этого уже не будет, а мать его жить будет… Вот, брат, какие деда…