Прошу, останься
Шрифт:
Хорошо, хоть в этом году меня отправили в школу. В обычную школу. Правда пришлось пойти на уступки: безупречное поведение, безупречные оценки. Ты ведь знаешь, что у меня есть личный водитель. Это так смешно, тут идти-то минут пятнадцать. Но я знаю, зачем он нужен: чтобы я шел прямиком домой. И я ухожу из школы один не потому, что стесняюсь тебя, а потому, что он расскажет матери, с кем я общаюсь. Приходиться во всем угождать ей. Но это лучше, чем продолжать оставаться дома. Там бы я с ума сошел.
Повисла тишина. У Ника не было слов. Он целый
– Ну а ты? – тихо спросил Киллиан. – Откуда у тебя эти шрамы?
– Упал на осколки стекла, – все еще будучи в собственных размышлениях быстро ответил Ник, не собираясь вдаваться в подробности.
Ландре то ли хмыкнул, то ли вздохнул, и, не поднимая глаз, потянулся к дверной ручке. Не удивился? Неужели он настолько не верит в людей? Но ему же он доверился.
Как-то мама сказала ему: "Будь добрее, Никки. Я не могу обещать, что люди отплатят тебе тем же, но для некоторых даже одна улыбка может стать спасательным кругом". Спасти кого-то он вряд ли сможет, спасать нужно было его самого. Но что, если он поделится своими тайнами с тем, кто действительно сможет его понять?
– Моя мама болела, – негромко начал он. Рука Киллиана замерла в дюйме от своей цели. Он развернулся к нему с нескрываемым интересом, отчего Нику стало немного некомфортно, поэтому он устроился на ближайшей парте и принялся рассматривать пальцы рук. – Но это была необычная болезнь, понимаешь? Иногда она целыми днями лежала в постели, ничего не ела, печалилась, плакала. А иногда она была полна энергии, слишком веселой, хотела сделать все и сразу. Она любила меня, правда. Мы вместе играли, дурачились, она помогала с уроками, читала мне книги, рассказывала кучу интересных историй и говорила, что я должен объездить весь мир, чтобы своими глазами увидеть, насколько он прекрасен.
Прошлым летом мы были в гостях у знакомых папы. Мама поднялась на стеклянную крышу террасы, чтобы показать, что не надо бояться высоты. Я умолял ее спустится, но она лишь смеялась, кружась прямо на тонком стекле. Дома никого не было, и я полез за ней. Одно деление треснуло и полностью посыпалось на пол. Я ухватился за раму, но все равно упал. Было так много крови… Наложили кучу швов, я несколько недель ходил в бинтах. Шрамы остались везде: на бедре, руке, ребрах, даже на лице, – пояснил он, потому что вчерашнее представление в раздевалке Киллиан не видел. Хотя наверняка слышал, потому что об этом говорили все, кому мне лень. – Когда мама поняла, что произошло, ей стало плохо… и, – Ник опустил голову еще ниже, зажмурив глаза. Не хватало ему разрыдаться перед Ландре, – я лежал в больнице, папа был рядом… а она.., – голос дрогнул и по щеке пробежала слезинка. Он быстро вытер ее рукавом, но так и не смог закончить предложение.
– Ник, – Киллиан осторожными шагами приблизился к нему и встал прямо напротив, – она убила себя? – еле слышно одними губами. Он
– Папа начал пить, его выгнали с работы. В школе все узнали о случившемся (видимо, учителя рассказали), и в меня стали тыкать пальцами. Не только из-за шрамов. "Смотрите, сын сумасшедшей и алкаша", – говорили они. Все считали меня психом. И даже здесь многие так обо мне говорят, хотя и не знают ничего о моих родителях.
– Я не считаю тебя психом, – Киллиан, чтобы его не смущать, присел рядом на парту. Ник отвернулся в противоположную сторону и вытер мокрое лицо. – Ты самый умный в классе, терпеть не можешь командные игры, вспыльчивый, грубый, и, может, мелковат для одиннадцати лет, но точно не псих, – видимо, в наступившей паузе нужно было сказать "спасибо", но он просто усмехнулся, потому что непривычно было слышать от Ландре слово наподобие "мелковат". – Скажи честно, Ник, откуда у тебя синяки? Отец бьет тебя?
– Бывает иногда, – он отвел взгляд в сторону, что было красноречивее любого ответа.
– Почему ты никому не говоришь?
– А ты почему никому не рассказываешь?
– Но это же совсем другое!
– Да? А по-моему, эффект тот же, – к месту заметил Ник. – Думаешь, в детдоме будет лучше? Там такие же ребята, как Мэтт и Питер.
– Ты наказываешь себя так? – не унимался Киллиан. Почему он задает такие вопросы? Ник решался раскрыть последнюю тайну. Самую страшную.
– Папа как-то сказал, что это из-за меня мама вскрыла себе вены.
Ландре широко раскрыл глаза, его брови устремились вверх.
– В том, что случилось, нет твоей вины! Сам же сказал: она бо-ле-ла, – по слогам произнес он. – А если твоя мама любила тебя, действительно любила, она бы не хотела, чтобы ты винил себя.
– Ты правда так думаешь? – шепотом спросил Ник, шмыгнув носом, и впервые посмотрел тому прямо в глаза, не вовремя задавшись вопросом, какого же они цвета.
– Правда, – ответил Киллиан, не отводя взгляда. Абсолютно искренне. С пониманием.
– Как ты с этим справляешься?
– Знаешь, я сейчас понял, что не так уж плохо я и живу, – безрадостно усмехнулся он. – На самом деле, я не справляюсь. С этим нельзя справиться в одиночку.
До Ника наконец дошло, зачем тот пристал к нему со своей дружбой. Он искал кого-то похожего на себя, кому не страшно все рассказать, кто все поймет и не будет осуждать. Проще говоря, спасательный круг.
– Будем друзьями, Киллиан Ландре? – протянул он вперед правую руку.
– Будем друзьями, Николас Джексон Чейз, – Киллиан, кажется, впервые так широко улыбаясь, закрепил их слова рукопожатием.
Они возвращались к этому разговору ни один раз, пока Ник, наконец, не простил себя. Время от времени он даже рассказывал о маме, вспоминая ее уже без горечи, а с теплом и нежностью.
Киллиан же больше не рассказывал о семье, отмахиваясь лишь парой пресных фраз. Но Ник знал: он не замкнулся, а просто отпустил ситуацию. Гораздо важнее было то, что происходило с ним, а с ним все было в порядке. Нельзя же так хорошо изображать веселье, озорство, беззаботность, задор и заразительный смех.