Проснуться живым
Шрифт:
Внезапно Бог заскрипел по звездам коваными сапогами. Он явно был недоволен и очень походил на Фестуса Лемминга. А может, это Лемминг скрипел сапогами и походил на Бога. Одним словом, кто бы там ни скрипел, он был очень худым, с губами, как пепел, глазами, как ночь, длинной седой бородой и с мрачной искривленной физиономией, какая бывает у страдающих расстройством желудка. Он поднял ногу, чтобы пинком сапога вышвырнуть меня с небес.
За тысячелетия до того, как сапог опустился, я заметил впереди, позади и вокруг Бога какую-то слабо светящуюся туманность, которую был не в силах охватить и постичь ни глаз, ни мозг, нечто великое
Свечение становилось ярче, туманность пронизывала языки пламени, чей жар ощущался все сильнее. Но нога в сапоге тоже приближалась, и я с ужасом осознал, что сомневаюсь в ее божественности и что если нога и сапог принадлежат Леммингу, а Лемминг является Богом, то я попаду прямиком в ад, где буду вечно гореть за этот грех сомнения.
Пламя стало слепяще ярким, и я знал, что ответ кроется в нем, но было слишком поздно, так как кованый сапог Всемогущего Бога опустился на мою окаменевшую от страха задницу и вытолкнул меня вниз с небес. Падая, я знал, что проклят навеки за то, что снизошел до греховного и бесстыдного удовольствия, и слышал жалобные крики Андромеды, ибо она тоже была грешной и бесстыдной...
Я проснулся с ужасной мыслью. Что, если Фестус Лемминг — Бог? А если нет, то что, если он прав?
Потом мои глаза открылись, и я увидел Друзиллу Бруно. Вернее, я увидел Друзиллу Бруно, и мои глаза открылись.
Она склонилась надо мной, и звуки, которые я принимал за крики Андромеды, были ее шепотом. Ее золотистые волосы были спутанными, глаза — отяжелевшими от сна и любви, великолепные бронзовые груди, изгибы талии, бедер и ягодиц ласкали взор, и я сразу же понял, что Фестус — всего лишь псих, что проклятие в действительности жизнь, природа и любовь, что красота не является грехом, а желание — проклятием.
— Какое небесное зрелище, — промолвил я, — хотя ты от меня на расстоянии нескольких световых лет.
Дру улыбнулась и склонилась ближе. Я поцеловал ее в губы, чувствуя, как ее улыбка тает под моим ртом и как ее тело сливается с моим.
В итоге мы снова бесстыдно согрешили.
В десять утра 15 августа я снова ехал по шоссе в своем «кадиллаке», чувствуя себя сильным, здоровым и полным энергии.
Я связался со своими осведомителями и вытянул очередной пустой номер. Не было никаких сведений о двух парнях, которых я пытался отыскать. Я и раньше предполагал, а теперь был уверен, что они не местные. При этом я по-прежнему не сомневался, что эти бандюги — профессионалы, отлично знакомые с оружием, жестокостью и смертью, что подтверждало хотя бы происшедшее со Стрэнгом.
Я также позвонил Эммануэлю Бруно, который попросил меня заехать к нему, куда я и направлялся. Его долго допрашивала полиция, и, хотя это не доставило ему большого удовольствия, он не казался рассерженным тем, что я прошлой ночью все выложил Сэмсону.
Бруно жил в новом жилом массиве, именуемом Ривердейл-Истейтс, — хотя на расстоянии нескольких миль от него не было ни реки, ни долины [9] , — и мне пришлось остановиться и побеседовать с привратником, прежде чем я смог проехать на территорию, изобилующую деревьями, кустами и зелеными лужайками, где на солидном расстоянии друг от друга стояли дома, обращенные задней стеной к извилистым
9
Название «Ривердейл» состоит из английских слов «river» река и «dale» — долина.
Дом Бруно — маленький для человека, имеющего «силвер-шедоу» с откидным верхом, — находился в центре участка, размером около акра и так густо усаженного деревьями, что здания не было видно. Я отвозил Бруно домой прошлой ночью, но в темноте не смог оценить настоящие джунгли цитрусовых и ореховых деревьев, дубов, эвкалиптов и других причудливых образцов растительного мира, которые я был не в состоянии опознать.
Припарковав машину перед домом, я направился к двери, когда Бруно окликнул меня:
— Я здесь, Шелдон.
Доктор лежал в гамаке, привязанном между двумя пекановыми деревьями, но, когда я повернулся и шагнул к нему, он легко спрыгнул на землю, улыбнулся, пожал мне руку и повел меня к грубому деревянному столу с четырьмя весьма примитивными на вид, но удобными стульями.
— Одна из причин, по которой я хотел повидать вас сегодня утром, — заговорил Бруно, когда мы сели, — это желание обсудить мой диалог с полицией.
— Да, как я уже упоминал по телефону, у меня был выбор: договориться с Сэмом или провести ночь (или ночи) в камере, поэтому я предпочел то, что казалось меньшим злом. Чего я не упомянул, так это что капитан собирается побеседовать с вами, но он пригрозил мне, что если я вас предупрежу, то меня будут по частям анализировать в криминалистической лаборатории. Простите, док, что я ничего вам не сказал, но Сэм был далеко не в лучшем настроении.
— Все в порядке, Шелдон. Насколько я понимаю, вы подверглись сильному давлению и ничего не утаили?
— Абсолютно ничего. Бруно кивнул:
— По вопросам и поведению полицейских я почувствовал, что им уже многое известно, и понял, что вам пришлось информировать вашего друга обо всем, что произошло вчера вечером. Поэтому я просто сообщил им все, что знаю. Следовательно, наши показания должны быть идентичными. Если бы они не совпадали, думаю, ваш друг к этому времени уже принял бы дополнительные меры.
— Можете в этом не сомневаться. Поэтому хорошо, что Сэму и полиции все известно. Он снова кивнул:
— Да, меня больше всего беспокоил эффект, который произведет известие о смерти Андре, особенно на «Божьих леммингов». Но вроде бы пока нет никаких признаков тревоги.
— Это потому, что полиция, насколько мне известно, еще не нашла трупы. Когда их найдут, все станет известно.
Бруно поднялся:
— Это тоже одна из причин, по которой я хотел видеть вас, Шелдон. Другая... Прошу прощения, у меня есть для вас кое-что. — Он вошел в дом и через минуту вернулся, держа в руке какой-то предмет. — Ловите! — Доктор бросил его мне.
Я поймал предмет — это была круглая коричневая бутылка объемом в пинту, наполненная жидкостью, но не имеющая этикетки.
— Эровит! — торжественно возвестил док.
— Так вот из-за чего вся суета? Выглядит достаточно безвредно.
— Он таков и есть. Безвреден, по крайней мере, для тех, кто жаждет здоровья и энергии, хочет прожить подольше. Для тех же, кто считает, что, чем меньше живешь, тем лучше, это страшный разъедающий яд. Поэтому они, по-своему, правы в своих усилиях помешать людям травить себя, продлевая себе жизнь.