Проспать Судный день
Шрифт:
— И что вам хорошего с того, что вы получите этот рог? — спросил я Бальдура фон Варенменша. Плевать мне было, какой у него план, конечно же, я просто хотел потянуть время. Полдюжины парней держали нас на прицеле, но все ублюдки очень любят поговорить о себе самих.
— Вам не понять, — ответил он. — Вы мыслите мелко-о женщинах, боссе, работе…
— Я годами уже не задумывался о своей работе, фон Белохлебофф. Только ушлепок считает ушлепками всех остальных.
— Ограниченные всегда считают себя мерилом. Не могут понять тех, кто мыслит о большем, стремится к большему…
Пусть болтает,
— У тебя все еще при себе та сверкающая штука? — спросил я тишайшим голосом ученика на задней парте. — Та, которую ты надевал, чтобы творить всякое?
— Перчатка?
Сэм называл ее Перчаткой Господа. Энаита дала ему ее, чтобы выполнять работу во имя Третьего Пути.
— Да, но я не думаю, что это хорошая мысль…
— Мне сейчас плевать, какие мысли плохие, какие хорошие, — прошептал я. — Потому что как только мы окажемся внизу это место станет нашей могилой. Они с нами покончат — тра-та-та.
— Нет, говорю тебе, Би, это плохая мысль! — ответил Сэм, уже не шепотом.
— Плевать! Сделай что-нибудь!
— …вижу, что вы даже не слушаете, — сказал фон Варенменш. — Думаете, что смогли отвлечь меня и обдумать свой план. Спускайтесь вниз, мистер Доллар. Один. Если через две минуты не принесете рог, один из ваших товарищей умрет.
Он усмехнулся.
— На мой выбор. Вероятно, одна из девушек.
— Трахни ты сам себя, выблядок норвежский! — крикнула Галина, что, как я понимал, не способствовало смягчению тона беседы. — Мы не девушки, мы скифы, мать твою!
Клэренс протянул руку и схватил Галину за предплечье, чтобы она замолчала, и та едва не уронила Оксану, которая только начала приходить в себя. Все это обеспокоило охранников — я надеялся, что не настолько, чтобы кто-нибудь случайно нажал спусковой крючок и дал очередь. Тогда стрелять начнут все, и все будет кончено.
Фон Варенменш улыбнулся, поглядев на Галину, а потом на часы.
— Итак. Если Доллар не вернется через… минуту сорок пять секунд, тебя застрелят первой, шлюха.
— Я думаю, вы, ребята из «Черного Солнца», не поняли одного, — сказал я, делая шаг вперед и закрывая от них Сэма собой. (И надеясь, что он воспользуется этим.) — Вы всего лишь дети с оружием. А мы… мы ангелы Господни!
Фон Варенменш поглядел на меня безо всякого страха и смущения. Видимо, он это уже знал.
— И что? У вас тела, внутри которых кровь и органы. У нас оружие. Мы победили.
Он посмотрел на часы.
— Минута двадцать две секунды уже.
— Нет, говорю я, — сказал я громче. — Мы ангелы Господни!
Ничего не произошло, лишь я, как полный идиот, орал на людей с AR-16 в руках.
— Сэм! — заорал я. — Сделай что-нибудь, на хрен, не заставляй меня отдуваться!..
Вспыхнул ярчайший свет, будто стартовала ракета «Сатурн», и неонацисты попятились. Спустя мгновение свет ослаб, оставшись лишь на поднятой вверх руке Сэма. Тимон и Пумба приободрились и шагнули обратно.
— Они должны были умереть или что, Сэм? — спросил я.
— Заткнись,
— Меня начинает утомлять все это ваше глупое дерьмо.
Фон Варенменш просветлел лицом, хотя, на самом деле, просветлело все вокруг, но уж точно он не выглядел пораженным ангельским огнем, или даже слегка обожженным от ангельского тепла.
— Пристрелите их всех, — сказал он своим людям. — Всех, кроме Доллара и рыжей девчонки.
Я даже не успел броситься на пол. Загрохотали винтовки, изрыгая пламя. Вылетели пули, со скоростью вдвое быстрее скорости звука, которые покрошили бы нас в куски, вылетели быстро, так, что я не смог бы увидеть их ангельским зрением… но я их увидел. Они быстро теряли скорость. На самом деле, чем ближе они к нам были, тем медленнее летели. А затем остановились и упали на пол, будто выбившиеся из сил свинцовые птички. Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь. Десятки пуль со звоном упали на выложенный плиткой пол музея.
— Вау, — сказал я. Поглядел на ошеломленные лица неонацистов в нескольких метрах от нас. Все выглядело нормально, кроме какого-то свечения в воздухе, угловатого, призматического. — Неплохо, мальчик Сэмми.
— Поторопись… придумай… что… делать дальше, — ответил Сэм. По его лицу стекал пот, а рука светилась, как факел в руке статуи Свободы. Голос его был такой, будто он толкал большую машину. — Потому, что… я не смогу это делать… достаточно долго… и у нас будут реальные неприятности… и скоро.
Неонацисты попытались пройти сквозь барьер, но не смогли этого сделать, точно так же, как пули, упершись в силовое поле Перчатки Бога, или что там это было. Продвигались чуть-чуть, но затем пустота перед ними будто уплотнялась. Я видел, как у них на шеях выступили жилы от натуги, но они не могли подойти ближе двух с половиной метров. Когда они попытались стрелять с этого расстояния, пули тоже не смогли достичь нас. Некоторые замедлились и упали сразу же, как вылетели из стволов.
Но внутри силового поля Сэма у нас не было оружия, и я задумался, что мы станем делать, когда его силы кончатся. Оксана пришла в себя и встала на четвереньки. Галина присела рядом, Клэренс тоже, и они помогали Оксане подняться. Оставалось надеяться, что по ходу они описали ей ситуацию и что Оксана не слишком сильно ранена, поскольку наверняка следующим моим приказом будет «Бегите, мать вашу!»
Где-то в середине этих лихорадочных размышлений, продлившихся от пяти до десяти секунд, сработала память. Я резко опустился рядом с Оксаной и принялся обыскивать ее.
— Она в порядке! — запротестовала Галина.
— Хорошо, — ответил я. — Но я не за этим.
Я рискнул бросить взгляд вперед, поверх голов охранников, которые все так же пытались прорваться сквозь защитное поле. Фон Варенменш отошел дальше, на пару ступеней ближе к витринам, словно кот, старающийся найти самое высокое место в комнате. Но он явно не отступал. Снял с груди причудливый медальон и поднял, держа в руке. Я лихорадочно обыскивал комбинезон Оксаны в поисках оружия, поскольку она оказалась единственной, кого не обыскивали. И увидел, как фон Варенменш раскачивает медальон перед собой на цепи, будто плохой гипнотизер. А потом он начал петь заклинание.