Проституция в Петербурге: 40-е гг. XIX в. - 40-е гг. XX в.
Шрифт:
С началом НЭПа на панель вышли прежде всего безработные служащие, домашняя прислуга, чернорабочие и т. д. Стали встречаться и женщины из ранее привилегированных классов, в том числе дворянки, растерявшие своих родственников в годы гражданской войны и оставшиеся без средств к существованию. Но в целом их количество немногим превышало дореволюционные показатели.
Определенное представление о контингенте петроградских проституток в начале 20-х гг. дают сведения о женщинах, задержанных органами милиции летом 1922 г. Почти все они — 31 человек — подверглись аресту за свой промысел впервые, но шестеро уже привлекались к судебной ответственности за различные уголовные преступления. По профессионально-социальному признаку арестованные подразделялись следующим образом: почти 23% являлись служащими, около 20 — чернорабочими,
171
См. там же, л. 19—190.
К концу десятилетия социальные характеристики особ, торговавших собой, изменились. Об этом, в частности, свидетельствуют результаты обследования, проведенного в 1928 г. вендиспансером Центрального городского района Ленинграда. Прежде всего, в рядах жриц продажной любви вновь встречаются крестьянки — 43% лечившихся в диспансере проституток были в прошлом деревенскими жителями. По профессиональной принадлежности около 19% являлись домашней прислугой, 17% — лицами без определенных занятий, около 13% — подсобницами, 9% — конторщицами, 6% — белошвейками. Но самую большую группу — почти 25% — составляли фабричные работницы, имевшие постоянное место службы. Такой расклад до революции не наблюдался.
На рубеже 20—30-х гг. доля бывших крестьянок в рядах проституток стала резко возрастать. Обследование 1-го Ленинградского трудового профилактория в 1929 г. показало, что более 50% всех пациенток учреждения — деревенские девушки. Большинство из них приехали в Ленинград из Тверской, Псковской, Новгородской, Витебской областей, и, конечно, не имея никакой специальности, они были лишены возможности получить какую-либо, даже временную, работу в условиях города [172] .
172
См.: Иванов К., Крамаренко Д., Крисс А. Шесть месяцев работы 1-го Ленинградского трудового профилактория, а также Здравоохранение 1929, № 5, с. 97-104; ЦГА СПб., ф. 3215, oп. 1, д. 89, л. 27.
В свете этих данных совершенно нелепым выглядит сугубо пропагандистское заявление члена Президиума ЦИК СССР В. А. Мойровой, сделанное ею в 1931 г. на встрече с иностранными рабочими делегациями. «В то время как за границей, — с уверенностью говорила В. А. Мойрова, — проституция комплектуется главным образом из работниц и дочерей рабочих, из менее обеспеченных слоев, у нас этого сейчас нет. Если сейчас у нас и имеются проститутки, то это исключительно из деклассированных слоев: дочерей бывшей буржуазии, дворянства» [173] . Кстати сказать, эта цитата кочевала из одного советского исследования в другое как доказательство резкого улучшения положения женщины в СССР.
173
Цит. по: Чирков П. М. Указ, соч., с. 212—213.
На самом деле все обстояло далеко не так благополучно. На протяжении 20-х гг. количество проституирующих женщин — представительниц «бывших» господствующих классов — уменьшалось. В начале 30-х гг. в результате введения паспортов стала спадать и «крестьянская волна». Доля же работниц в среде продажных особ неуклонно повышалась. В январе 1933 г., по данным Ленинградского городского отдела социального обеспечения, они составляли более 50% в среде городских проституток, тогда как служащие — около 28, учащиеся — 5,5, лица без определенных занятий — почти 16%. Одновременно увеличивалось и число продажных женщин — уроженок Ленинграда, достигнув почти 50% [174] . И в дальнейшем процесс «пролетаризации» проституции продолжал нарастать. Так, в 1934 г., по материалам милиции и органов здравоохранения, 60% женщин, промышлявших продажной любовью, происходили их рабочей среды, чуть более 20% — из крестьянской [175] .
174
См.:
175
См.: ЦГА СПб., ф. 7384, оп. 2, д. 59, л. 680-681.
Многочисленные факты проституирования женщин, трудившихся на ленинградских фабриках и заводах, приведены, в частности, в докладной записке Ленсовету в мае 1934 г. заведующей городским отделом социального обеспечения. «Работница, ударница завода «Краснознаменец» П. пьянствует и занимается развратом, имеет ребенка 3-х лет, которую запирала на целый день одну». «В. имеет 4-х детей, работает на ткацкой фабрике, приводит к себе на квартиру мужчин с ночлегом, пьянствует с ними на глазах здесь же находящихся детей» [176] . Мотивировали работницы свои выходы на панель необходимостью кормить детей.
176
ЦГА СПб., ф. 2554, оп. 2,д. 123, л. 88.
К концу 30-х гг. состав ленинградских проституток мало чем изменился. По данным за 1936 г., а именно анкетному обследованию. Ленгорсобеса, почти 70% торговавших собой женщин происходили из рабочих семей, 12 — из среды служащих, 5 — выходцы из торговцев и 16% — из прочих слоев (в том числе крестьян). По профессиональной принадлежности 56% являлись неквалифицированными работницами, 30 — имели определенную фабрично-заводскую профессию, 14% считались представительницами интеллигентного труда. Стабильным оставалось и количество потомственных горожанок в среде женщин, занимавшихся проституцией.
В 20—30-х гг. серьезные изменения в сравнении с дореволюционным временем претерпело и семейное положение жриц продажной любви. Уже в середине 20-х гг. исследователи отмечали, что кадры проституток формируются в «громадной степени» из лиц, состоящих в зарегистрированном браке, в то время как до революции они пополнялись «почти исключительно» девицами [177] . Многие торговавшие собой женщины имели детей. По данным ряда ленинградских вендиспансеров, в 1928 г. эта категория составляла до 20% всех проституток. Значительной среди продажных женщин Ленинграда была и доля разведенных. По материалам различных опросов, она колебалась от 12 до 32%, а в 1936 г. достигла 44%.
177
См.: Василевский Л. М., Василевеская Л. А. Проституция и новая Россия. Тверь, 1923, с. 68.
Появление замужних проституток, имевших детей, профессию, работу, — свидетельство серьезных перемен, происшедших в институте продажной любви в условиях социалистического тоталитарного общества. В целом можно сказать, что средние показатели социокультурного облика проститутки явно повышались. Это выражалось, в частности, в росте общеобразовательного уровня торговавших собой женщин. Уменьшилось число неграмотных: в 1922 г. они составляли 1/20 в среде проституток, в 1934 г. — уже 1/10. Среднее образование имели в 1922 г. 16% женщин, а в 1936 г. — 21%. Улучшились и жилищные условия советских жриц продажной любви. Если в конце 20-х гг., судя по данным обследования и результатам анализа документов трудовых профилакториев, около половины женщин вообще не имели жилья, то в 1936 г. в таком положении находилось менее 10% проституток.
Подобные изменения были в первую очередь связаны с процессами, происходившими в 1920—30-е гг. в Ленинграде и в стране в целом. Однако столь прямая связь данных процессов с модификациями черт продажных женщин вряд ли могла радовать. Скорее это означало, что проституция имела весьма глубокие корни в новом обществе. Она, как лакмусовая бумажка, выявляла все происходящие в социалистическом городе перемены. Нарастание маргинализации населения, связанной с форсированной индустриализацией и насильственной коллективизацией, привело к тому, что институт продажной любви перестал быть неким обособленным явлением городской жизни, развивавшимся по своим внутренним законам. Проституцией стали заниматься представительницы устойчивых социально-демографических слоев общества, и в первую очередь молодые работницы, совмещавшие этот «бизнес» со своей профессией.