Проститут
Шрифт:
Когда встречаются незнакомые друг другу мужчина и женщина, возникает какая-то обязательная неловкость.
И даже если эта встреча заведомо деловая, все равно, где-то в глубине души, не признаваясь в этом самому себе, каждый участник рандеву тщит себя надеждой, авось придет на свидание человек, из-за которого вся жизнь переменится!
Мила много раз заводила знакомства через Интернет. И после короткой переписки соглашалась на встречу. Здесь. В кафе на Котовом поле. Избалованные женским вниманием питерские женихи не всегда соглашались ехать во Всеволожск, капризничали, пытались выторговать
Впрочем, у Милы отчего-то не вытанцовывалось и с теми, кто приезжал на первое свидание во Всеволожск. То ли не везло Миле с женихами, то ли с ней самой было что-то не так, но личная жизнь у Милы никак не складывалась. Так и ходила красивая женщина одинокой-холостой. Да пару раз в неделю бегала на квартиру к подруге для короткого перепиха с Вовой Лубянским. Вот и вся ее личная жизнь.
Конечно, ей хотелось нормальных отношений, любви, семьи.
Она все еще на что-то надеялась.
Но годы шли, а ничего не менялось.
Вот теперь в кафе она ждала критика из Москвы.
Какой он из себя?
Наверное, строгий и высокомерный, как все эти столичные…
Баринов оказался совсем не такой, как она полагала.
Несерьезный и веселый, даже чересчур.
И если бы не известная телеведущая, приехавшая с ним с ним, Мила ни за что не поверила бы, что Баринов – серьёзный мужчина, которому можно довериться в делах, касающихся ее дочери Ланочки.
Им принесли кофе и чистую пепельницу.
Вообще, кафе это на Котовом поле, конечно же, не соответствовало уровню заведений, к которому, наверное, привыкли эти московские штучки, и Мила даже сперва застеснялась и подумала, что, может быть, надо было назначить встречу где-нибудь на Невском. Однако здесь и стены помогали.
Буфетчица Настя и официантка Катя уже привыкли к тому, что Мила здесь встречается со своими кавалерами, и старались обслужить ее на класс выше, чем это делалось с другими посетителями.
– Вы Людмила, мама Ланочки? – уточнил Баринов, простецки протягивая Миле руку, – а это моя однокашница по университету Любовь Мелик-Антонова, – Баринов сделал многозначительную паузу и добавил со смаком: – Антонова-Садальская, большая питерская знаменитость собственной персоной.
– Да, я вас часто по телевизору вижу, – кивнула Мила, пожимая протянутую Любой руку.
Баринов сразу принялся шутить, острить, блистать и изображать Жванецкого, Винокура и Петросяна в одном флаконе.
Это у него всегда получалось. Уж Любочка Антонова-Садальская это знала точно.
– Этот ваш Всеволожск ну никак не похож на Детройт, – балагурил Баринов. – Но и слава Богу, что не похож, да и вы, Людмила, никак не похожи на американку. Я в Америке два года лекции по современной русской литературе читал, и вам доложу, преотвратное зрелище эти самые американки!
– Не врет, правда читал, – кивнула Любочка Садальская, своим теле-авторитетом как бы поддерживая приятеля, чтобы его, боже упаси, не заподозрили в дешевой лжи на публику. – Он в провинциальной американской дыре,
– Да, запихивал и утрамбовывал, – подтвердил Баринов, гордо при этом выпрямившись, словно памятник Горькому на Петроградской.
И Баринов живо и артистично рассказал пару анекдотов из своей заграничной жизни.
Мелик-Садальская знала цену этому артистизму – Баринов тысячи раз рассказывал эти свои случаи и поэтому отрепетировал сии эстрадные номера, доведя их до блеска и совершенства, хоть на концерте в Кремле с ними выступай! Да и цену вдохновения Мелик-Садальская тоже видела и понимала. Нравилась Баринову Мила, вот он и раздухарился.
А для Милы это московское позерство, этот столичный выпендреж были не совсем понятны. В смысле, она не могла понять свое отношение к Баринову. С одной стороны, как и положено провинциалке, она благоговела перед гламурной публикой, представители которой так вот запросто говорили о поездках за рубеж, как будто они не в Америку, а в поселок Морозовку прокатились, но с другой стороны все в ней протестовало, почему этим везунчикам так легко все в жизни дается? Красивая работа в Москве на телевидении и в престижных издательствах, заграничные интересные поездки, красивая жизнь в живописных пригородах Москвы…
Она вот нигде, кроме дурацкой Турции, и не была. А ведь не глупее многих из этих везунчиков. За что им все это?
– Ладно, давайте все же к делу, – Мила, поджав губки, дала понять, что этот хвастливый выпендреж не производит на нее никакого впечатления.
– Да, вы правы, – кивнул Баринов, сконцентрировавшись на чистой пепельнице, которую он механически вертел в руках.
Люба Мелик-Садальская, отлично зная Баринова, с улыбкой наблюдала, как он нервничает и за хвастливым ёрничеством пытается скрыть ту неуверенность, которая возникает у мужчин в те моменты, когда женщина им нравится, но они не знают, как к ней, злючке, подступиться.
Да, Мила сразу понравилась Баринову.
Очень понравилась.
– Мой тип, – как он объяснял в таких случаях близким друзьям, чтобы те прониклись глубиною его, Баринова, увлеченности предметом, – она мой тип, а ведь это большая редкость, потому как мне, настоящему эстету и человеку, сопричастному искусствам и исполненному тонкого вкуса, трудно угодить.
Однако, Мила была права – time is money, talk is cheap.
– Мила, отпустите вы Ланочку на Кубу! Ей-богу, ничего там с ней не случится, – перешел к делу Баринов. – Туда едут приличные известные люди. Знаете, кто будет в команде с Ланой?
И Баринов назвал несколько очень и очень известных имен спортсменов, эстрадных певцов, модных художников и писателей.
– Мила, вам совершенно нечего бояться, эта поездка пойдет Ланочке на пользу. Она приобретет полезные знакомства, войдет в общество, или как мы говорим, в тусовку.
А осенью пойдет учиться в Москве, куда захочет!
Доводы Баринова звучали убедительно.
Но Лана все равно тревожилась и волновалась. С какой стати этот московский щеголь так беспокоится о будушем Ланы? Неужели ее доченька, ее маленькая девочка…