Просто друзья
Шрифт:
“Ненавижу тебя, Глеб Навицкий! Сколько мне еще записей в дневнике надо сделать, чтобы эта мысль укрепилась? Чтобы она мигала красным, как только увижу тебя. Будь ты проклят!”
Проклят… Может твои желания сбылись, Мила Апраксина. Я и правда проклят.
“ — Глеб, мне надо… сейчас выхожу на сцену… — бесконтрольные слезы, я не хотела их. Но пара капель уже упала вниз. А дыхание участилось. Чаша весов перевесила, и сейчас все эмоции под ногами, рассыпались, разлились, вырвались. Страх, отчаяние, злость, боль, разочарование. Как понять, что в этом безумии настоящее, что первостепенное? Чему можно верить, а
Я был ей тогда и правда нужен. Не понял, не почувствовал. Я виноват.
“Если посмотреть в зеркало, то в моих глазах можно увидеть этот холод. Эмоциональная дыра, что образовалась внутри, затягивает в себя все хорошие воспоминания, благодарности и радости новых встреч. Засасывает все доброе, что когда-то было внутри меня”.
Милка, шоколадка моя… Ты была одна. А теперь один я. Между нами словно выстроилась стена. Или образовалась пропасть. Не перелезть уже, не перепрыгнуть…
“Я не обращаю внимание на крики, на руки людей, что пытаются меня задержать. Моя цель только тот столб дыма и огня. Пахнет горько, соленый и терпкий вкус какого-то машинного масла, горючего и краски застревает в носу, оседает в легких. Черным пятном оно будет являться во снах, нагоняя ужас и страх. За жизнь, за будущее, за свое счастье.
Крик Глеба разрезает пространство, он дикий. Вой раненого. Его держат пара парней. Я понимаю, что это ребята из соседних машин, что ехали следом. Но Глеб ничего не видит и не слышит. Пытается сбросить себя эти путы, вырваться. Ругань, маты, крики, ор. Эта катастрофа коснулась каждого, она видна в глазах каждого. Я вижу Глеба живым. Сейчас для меня это главное”.
Захлопываю тетрадь и откидываю ее от себя. Хочется разорвать на мелкие кусочки ее воспоминания. И сжечь.
Отхожу от стола. За окном уже сумерки. Они медленно опускаются на город. Дождь не прекращает идти, вижу лужи на дорогах. А проезжающие машины разбрызгивают эту грязную воду в разные стороны.
Жизнь идет своим чередом. Еще несколько недель назад у меня был друг, а сегодня я стою у окна, живой и здоровый, и смотрю на падающий с неба дождь. Я могу дышать, могу чувствовать запах озона после дождя, могу кричать, когда мне больно, а могу смеяться, если станет весело. До этого состояния мне, конечно, далеко, но вспоминаю записи из дневника Мила, где она описывала меня на ужине, а потом как пробралась в комнату. Улыбка сама растягивается на моем лице.
Возвращаюсь обратно за стол и снова открываю тетрадь. Сейчас она словно проводник в прошлое, когда все еще было хорошо.
“В тот день все изменилось. Моя жизнь будет другой. И жизнь Глеба тоже. Правильно ли я поступила, договорившись с Павлом об этом? Не знаю. Червячок сомнения так и грызет меня изнутри. Противным скрежетом вычерчивает мерзкие слова проклятия в мой адрес. Но по-другому я не могла. Уже не могла. Стоило мне увидеть его с другой, и внутри будто что-то оборвалось. Я его могу потерять. И это я себе точно не прощу”.
Я усаживаюсь поудобней и начинаю читать эту запись с самого начала.
Глава 31
Воспоминания из дневника Милы
На ужин я собираюсь долго. Отчего-то сегодня все падает из рук. Платье, которое я купила именно для этого вечера, при искусственном свете оттеняет мою кожу, что она приобретает сероватый оттенок.
У Навицких сегодня маленькое торжество: Павел заключил очень важную сделку, его компания выходит на международный рынок. Это значимое событие он решил отметить в кругу друзей.
Глеба не будет. Я узнавала. Меня это безумно расстроило. Но все-таки надеюсь, что он сможет заглянуть хотя бы на пару минут. Показаться. Пусть издалека, но мне бы хватило этих минуток.
Наталья Матвеевна сегодня руководит торжеством. Я так и не поняла, почему они развелись. Ведь передо мной сейчас самая прекрасная пара. После моих родителей, разумеется. Но с этим вопросом я никогда не подойду к ней. Нельзя быть такой любопытной. Это неправильно.
Красиво сервированный стол, композиция с цветами в центре. Удачное сочетание лиловых хризантем и аметистовой столовой посуды. А контрастные зеленые льняные салфетки выглядят как лепестки. Удивительный ассамбляж. Впрочем, у Натальи Матвеевны всегда был вкус. Он восхищал и поражал.
— Мила, проходи. Ты сегодня великолепно выглядишь. Валентино, я полагаю, — указывает она на мое черное платье.
— Вы правы, — смущенно улыбаюсь, поднимая уголки губ.
За столом непринужденная беседа. Мне нескучно, даже иногда участвую в разговорах. Кажется, я вспоминаю одну из постановок, что посещала последний раз в театре. А может, рассказываю про учебу. Наталья Матвеевна всегда с интересом меня слушает. Мне хочется верить, что это так и есть. Но почему-то вспоминаю Глеба, который бы вставил какую-нибудь шутку. Нам подали баранину. Я знаю, что Глеб ее очень любит.
Постоянно оглядываюсь на дверь, прислушиваюсь к шуму за окном — сейчас лето, и оно открыто. Слышен аромат сладких роз. И он нисколько не перебивает запах еды. Скорее наоборот. Его концентрированный аромат я слышу, даже поднося вилку с не менее ароматным мясом.
Дверь так и остается закрытой. А за окном тихо. Нет, только сверчки иногда начинают свою музыку.
— Мила, у тебя всё хорошо? Ты выглядишь сегодня несколько потерянной. Тебя что-то беспокоит? — интересуется Наталья Матвеевна. И я бы хотела признаться ей, что причина моего беспокойства — ее сын.
Аккуратно промакиваю губы салфеткой и с легкой улыбкой на лице поднимаю свой взгляд. Вижу, что хозяйка и правда заинтересована моим состоянием. Но как ей признаться, что мне бы хотелось увидеть Глеба за этим столом. Чтобы его место было рядом с моим. Хочу, чтобы наши колени соприкасались, хоть это и противоречит правилам. Чтобы иногда наши руки переплетались, пусть это и невозможно сейчас в наших отношениях. Чтобы смотрел на меня любящим взглядом, был нежным со мной. Дарил свой смех, свои улыбки.