Просто мы научились жить (2010-2012)
Шрифт:
Больше Марина спрашивать не стала. Расстелила на полке матрас, натянула на него простыню и улеглась, отвернувшись лицом к стенке. В этот момент ей было всё равно, куда они едут, зачем, и что же будет дальше.
Сквозь стук колес она слышала, как Женя открывает бутылку с водой, пьет и включает плеер. Так громко, что даже через наушники было слышно мелодию.
Когда ты вернешься, всё будет иначе, и нам бы узнать друг друга.
Когда
Когда ты вернешься, ко мне, так безумно тебя любившей в прошлом,
Когда ты вернешься – увидишь, что жребий давно и не нами брошен.
Стучали колеса, всё дальше и дальше на юг уходил поезд, Марина и Женя молчали, думая каждая о своем, и ни одна из них не знала, что сегодня от Лёки их отделял всего лишь короткий вопрос. Который так и не был задан.
Глава 17.
– Куда мы едем? – Раздался с верхней полки тихий голос. Женька скосила глаза наверх и посчитала царапки на сером пластике. Слева ей в лицо тыкалось сползшее одеяло.
– Нашла время, чтобы спросить, – проворчала она и, откинув одеяло, села на своей полке. Отдернула шторки на окне и налила в стакан, оставшийся после вечернего чаепития, воды.
За окном занимался рассвет – было еще очень рано, и солнце только-только окрашивало в розовый зеленые кроны деревьев. Марина тоже слезла вниз – после Ростова они ехали одни в купе, и можно было расположиться с удобством.
– Сходить за кофе? – Предложила, позевывая.
– Я сама.
Женя взяла со столика пачку сигарет, нащупала в кармане шортов зажигалку, и вышла в коридор. Через пять минут вернулась – пропахшая дымом, зато с двумя стаканами кофе в мельхиоровых подстаканниках.
– Ты слишком много куришь, – заметила Марина, сидящая на полке, по-турецки скрестив ноги.
Женя ничего не ответила. Села напротив, отхлебнула из своего стакана, и задумчиво посмотрела на Марину.
– Знаешь, кто это был, там, на вокзале? – Неожиданно для себя самой спросила она.
– Кто?
– Ксюха. Мы учились вместе в институте. И она встречалась с моим парнем. А потом она встречалась с Лёкой.
Она даже рассмеялась, видя, как расширяются Маринины глаза, и приоткрывается рот.
– Она что, тоже?…
– Лесбиянка? Нет, не думаю. После Лёки у неё женщин не было, да и с Лёкой роман был наверняка только для того, чтобы меня позлить. Когда Виталик ушел от неё ко мне, она страшно злилась, и ненавидела меня. Именно она тогда открыла мне правду о Лёке.
– Какую правду? – Маринины глаза по-прежнему были расширены, она даже о кофе забыла – внимательно слушала, внимая каждому Жениному слову.
– Что Лёка встречается с девушками.
– Но я думала, ты знала.
– Нет. Не знала.
Она улыбнулась жалко, прикрыв на секунду глаза и вспоминая, в какой кошмар превратилась
– Тяжко было, – продолжила Женя, – так что Ксюха своего добилась.
– Вы поссорились?
Нет. Не поссорились. Я просто не смогла больше быть с ней рядом, не смогла видеть её, и вообще – выносить. И вычеркнула её из своей жизни. Но она не ушла, осталась незримо рядом, и пришла на помощь, когда это было так нужно.
Женина улыбка изменилась, из жалкой превратившись в мечтательную. Она вспомнила, как Лёка тащила её на себе в общагу, и потом – вверх по лестнице. Как укладывала спать, и укутывала одеялом. А потом пришло утро.
Первое, что увидела Женька, когда проснулась, были настороженные чертята, застывшие в синих глазищах на встревоженном уставшем лице. Она осторожно пошевелила ногами. Боли не было, хоть и каждое движение давалось с трудом. Женька осторожно огляделась и поняла, что лежит в собственной постели, укрытая как минимум тремя одеялами, а напротив, на Ксюхиной кровати, сидит осунувшаяся и какая-то бледная Лёка.
И стоило Женьке это осознать, как снова заныло сердце, а нос сам собой сморщился.
– Не переживай, – спокойно сказала Лёка, – я скоро уйду.
А переживала ли она? Среди мыслей, завертевшихся вдруг в голове, почему-то не было места старым обидам – слишком много другого нужно было осмыслить, продумать, разложить по полочкам.
– Почему ты мне не сказала тогда? – Спросила Женька и удивилась хрипоте собственного голоса. – Все знали, кроме меня.
Лёка сидела, не шевелясь. Ни единая черточка не дрогнула на её лице, и даже чертята, будто пристегнутые невидимыми цепями, сидели на месте.
– Я боялась, что ты уйдешь, – сказала она равнодушно, и в этом равнодушии Женька прочитала вдруг больше, чем в самом громком крике. Она боялась пошевелиться, ощущая, как на месте сердца сжимается огромный кулак.
– Ты хотела со мной… спать? – Вчера входить в воду и раздеваться было во сто крат легче. Женька не смогла выговорить приставку. Хотела, но не вышло.
Лёка помолчала. Женька знала, что она думает – соврать или нет. Знала так же хорошо, как и то, что не соврет. Не сейчас. Не сможет.
– Я хотела твоей дружбы. Я никогда бы не сделала ничего, что бы могло тебя обидеть.
И всё-таки соврала… Не впрямую, нет, нашла способ, молодец, девчонка.
– Если это дружба, если ты хотела дружить, почему не сказала?
Снова молчание. Женька смотрела на Лёку, не отрываясь, а та сидела изваянием и не делала ни единого движения. И вдруг стало понятно, почему: господи, да ведь она просто боится расплескать. Так же, как Женька вчера боялась сделать лишнее движение, чтобы не потерять ни капельки из того ощущения, что наполняло её целиком.