Просто солги
Шрифт:
— Джо, Прости, но я, кажется, себя не очень хорошо чувствую. — Ложь. Постоянная ложь, которую я уже сама начинаю принимать за правду.
— Именно поэтому снова вылезла на карниз? — совершенно спокойно сообщает Джо.
Внутренний голос говорит: "Не смотри, не смотри вниз: он стоит там и пялится на тебя". Хочется послать этот голос куда подальше, но вместо этого посылаю Джо:
— Давай ты не будешь лезть в мою личную жизнь. Я сегодня не могу. И точка.
Я вижу, как вздымается
— Кесси, твоя личная жизнь перестала быть твоей два месяца назад. С тех пор она принадлежит нам.
— И Главному?
— И Главному.
— И тебе?
Он не отвечает — бросает трубку. И впервые в жизни я не хочу знать, почему он промолчал.
…
Джо — мой личный ангел-хранитель. Он, может, и заставляет меня делать только то, что хочет именно он, но он все же заботится обо мне, хотя никогда в этом и не признается.
Но у него на лице тоже жалость — теперь я вижу.
— Давай, Кесси, пора. — Он легонько подталкивает меня в спину. Легко, ненавязчиво, но движением, не терпящим никаких возражений.
Я не оборачиваюсь, чтобы в последний раз посмотреть на него. Не оборачиваюсь, потому что теперь постоянно боюсь быть раскрытой. Страх похлеще мании преследования.
А еще я не знаю, почему до сих пор не сказала ему, что чувствую уже не так сильно, как прежде, и, к тому же, теперь снова могу видеть. Но последнее его вряд ли заинтересует.
Я прислушиваюсь к своему внутреннему голосу, вниманию советам маленькой Лгуньи Кесси внутри меня. И этот голос говорит мне, что Джо пока не должен знать. Никто не должен.
Я слепо хватаюсь за грязные стены дома — может, по-привычке, а может, потому что он все еще смотрит мне вслед. Теперь я понимаю, как он себя на самом деле чувствует, каждый раз отпуская меня на очередную "операцию". Он думает, что я, возможно, могу и не вернуться обратно.
Но мне, в сущности, фиолетово.
Оказавшись внутри обшарпанной нью-йоркской панельной малоэтажки, я растерянно начинаю выискивать нужную мне квартиру. Раньше я это делала по запаху, но теперь запах уже не такой сильный.
Одна из дверей приоткрыта, и я осторожно, даже чуть было не постучавшись, переступаю порог. В нос сразу же бьет знакомый запах. И омерзение внутри организма вмешивается с потерянным два месяца назад желанием: как же я хочу пива.
Но не в моих правилах брать взаймы выпивку у обреченных — еще, не дай бог, оставлю на холодильнике свои отпечатки пальцев. Хотя такие кадры, как правило, не держат холодильников.
В конце короткого коридора я слышу тяжелое, хриплое дыхание зашедшегося в эйфории сердца. Бессвязное бормотание эхом отдается в моей голове, и я понимаю, что совершенно не хочу видеть этого человека. Снимаю с головы потрепанную ленту и завязываю ее на глаза. Крепко, несколько раз проверив мою импровизированную повязку на надежность.
Привычными
— Ты ангел, который пришел за мной? Ты мой ангел-хранитель?.. — заплетающимся языком лепечет человек. По голосу ему чуть за сорок.
Он дышит отрывисто, грубо проталкивая воздух сквозь собственные легкие. Его тело уже больше не держит его — доверившись бетонной стене, он бесформенно растекся у того места, где паркет сливается с обоями. И изо рта его постоянно исходит непонятное бульканье.
— Да, я твой ангел, — с трудом переборов сухость в горле, шепчу я.
— И как… там в реальности? — Меня не покидает чувство, что мужчина сам с трудом понимает, о чем говорит.
— Хреново, — честно отвечаю я и быстрыми отработанными движениями хватаюсь сначала за его пульс, свободной рукой выуживая из заднего кармана джинсов шприц с лекарством.
Я уже готова ввести ему инъекцию, как что-то заставляет меня остановиться. Что-то — сиплый голос наркомана под кайфом.
— Знаешь, раз ты ангел, значит, тебе можно рассказать все?.. Ну как бы я и на работе всегда был полным дерьмом, и с детьми вел себя дерьмово, и в постели тоже был полным дерьмом. Знаешь, чувак, я законченный лузер. А малышка Жи ждала меня на это Рождество. А я не пришел. Вот козел, правда? Подумал: у нас впереди еще куча свободного времени. Что ей будет от того, что я пропущу одно Рождество? Одно-единственное Рождество? Я провел его в компании героина. И, знаешь, потом и этот сукин сын устроил мне скандал… Сказал, что ему, видите ли доза маловата… — Мужчина заходится в кровавом харкающем кашле, и я уже с трудом различаю его следующие слова. Единственное, что я слышу это, — …но ты, знаешь, скажи Жи, что я был для нее плохим отцом. Но я любил ее, черт возьми! Знаешь, тяжело умирать, зная, что Жи будет не с кем оставить…
Затем я понимаю, что несчастный уже не дышит. Передозировка. И моя помощь уже не требуется — шприц с бесцветным ядом бесшумно падает куда-то на пол.
Мне совершенно хреново, и я сама не понимаю, почему. Почему, закрыв лицо ладонями, я истерично сотрясаюсь в беззвучных рыданиях. Не могу понять, почему его последние слова эхом отдаются у меня в голове.
Думаю о том, что таких, как дочь этого наркомана со стажем, по всему миру с каждой минутой становится все больше и больше.
Совершенно внезапно понимаю, что, если потребуется, я убью всех до единого ублюдков в Нью-Йорке, хоть раз произносивших это смертельно-опасное слово. Наркотики. Понимаю, что, если потребуется, я посвящу этому всю жизнь, всю себя. Сделаю из себя ходячее оружие.
Внезапно я начинаю как никогда понимать Джона.
— Забери меня отсюда, пожалуйста… — молю в телефонную трубку я. Полушепотом. Чтобы никто не узнал о моей слабости.
Чтобы никто не услышал.