Просто спасти короля
Шрифт:
На последнем слове Иннокентий остановился и поднял указующий перст кверху, как бы указывая тем самым, что есть Смирение, и куда ведет путь, проложенный смирением.
– Отцы церкви - твердо, как давно и тяжко продуманное, возвестил он, - единодушны в том, что Смирение есть самый прямой путь к божественной благодати. И 'нищие духом' - суть те, кто, облачившись Смирением, сей матерью всех добродетелей, обретают блаженство. Да ведь и сам Христос заповедовал нам: 'Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем'
Итак, неугасимая жажда Благодати - с одной стороны, и Смирение - с другой, таковы главные свойства тех, кого Писание именует 'нищими
– Понтифик на пару секунд остановился, давая понять, что подвел первый промежуточный итог их беседы, и требовательно взглянул на собеседника. Тот в полном согласии кивнул головой, и папа двинулся дальше в своем нелегком рассуждении.
– Ну, а что же тянет и уводит всех нас назад, не давая вступить на эту, такую простую казалось бы, стезю? Что является прямым антиподом Смирению?
– Гордыня, отче!
– нащупав твердую почву под ногами, мессир Соффредо несколько воспрянул духом, впрочем, не слишком. Справедливо полагая, что далеко не все подводные камни столь тяжко когда-то дававшегося ему богословия остались позади.
– Верно, Гордыня. И святой апостол Петр в первом же своем соборном послании говорит именно о ней: 'Облекитесь смиренномудрием, потому что Бог гордым противится, а смиренным даёт благодать'
Гордыня, гордыня, гордыня!!!
– Лицо Иннокентия исказилось, кулаки сжались, а на висках выступили крупные капли пота. Казалось, он сейчас сорвется с места и заметается по кабинету, чтобы хоть так дать выход охватившему его гневу и отчаянию.
– Гордыня - вот главная препона, стоящая между человеком и вратами Царства Божия! Но скажи мне, сын мой, а что же такое Гордыня?
Несчастный кардинал чувствовал себя школьником на экзамене, к которому он катастрофически, отчаянно, безнадежно не готов! И, как почти каждый школяр в подобной ситуации, он потянулся к обрывкам готовых знаний, каковые можно было бы хоть как-то притянуть к заданному вопросу.
– Ну, святой Фабий Фульгенций говорил, что если будешь искать начало греха, то не найдёшь ничего, кроме гордыни...
– Прекрати, Соффредо!
– резко прервал его Иннокентий.
– Не изображай из себя ученого идиота, каковым ты никогда не был и, я надеюсь, уже не будешь. Спустись с высот святоотеческих учений на землю! И расскажи простыми словами, какой ты находишь Гордыню, толкаясь на рынках и площадях, заходя в хижины бедняков и во дворцы знатных вельмож. Ну же! Что скажет тебе сеньора Гордыня, встреться ты с ней на улице лицом к лицу?
– Что скажет? Ну, наверное: 'Я лучше тебя. Сильнее тебя. Умнее, знатнее, благороднее...', - начал перечислять напрягшийся из всех сил Соффредо те похвальбы, какими бы осыпала его Гордыня при гипотетической встрече на улице.
– Вот!
– резко ударил ладонью по подлокотнику Иннокентий, - вот! Утверждение своего превосходства над ближним своим - в этом сама суть Гордыни. А как, какими средствами может человек утвердить свое превосходство над другим человеком? Да не на словах, кои пусты и бессмысленны, а на деле? Простейший способ - взять в руки меч и сказать ближнему: 'Вот, у меня в руке меч, а твои руки пусты. Значит, господин я тебе, а ты раб. И будешь делать по-моему, а иначе умрешь'. Разве не мечом утверждают свое превосходство одни дети Божии над другими? И не потому ли грех Гордыни чаще всего встретим мы среди знатных и благородных, опоясанных мечом?
Соффредо оставалось лишь молча кивнуть. Да и что тут добавишь?
– Но только ли меч возносит одних над другими?
– продолжал гвоздить вопросами Папа своего не слишком прилежного ученика.
– Только ли меч на поясе порождает дьявольскую Гордыню и запирает тем самым вход в Царство Отца нашего?
– Золото...?
– робко предположил Соффредо.
– Верно, и богатство легко поднимает одних над другими, порождая Гордыню. Поэтому и сказал Иисус ученикам своим: 'Истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное'. И меч, и золото - суть инструменты, при помощи которых одни люди встают над другими. Говоря им: 'Я господин твой!' Но только ли меч и золото?
Растерянный кардинал молчал, не понимая, куда ведет его наставник. А Иннокентий, усмехнувшись, предложил:
– Представь себе, сын мой, что Господь дал тебе власть устраивать судьбы людские по твоему усмотрению. И вот, взял ты венецианского дожа, одел в рубище, перенес за тысячи лиг и оставил в незнакомом городе. Девяностолетнего слепца. Где нет у него меча - да и поможет ли меч слепому старику? Где нет у него ни обола на поясе. Где не знает он ни языка, ни людей, да и его самого никто не знает. И вот, лет через пять возвратишься ты вновь в этот город. Скажи мне, где найдешь ты мессера Дандоло - среди уличных нищих, выпрашивающим медяки на пропитание? Или же среди богатых и знатных людей, облеченным в дорогие одежды и повелевающим многими из жителей города?
– Повелевающим!
– ни на секунду не задумываясь, ответил Соффредо.
– Только повелевающим!
– А почему? Ведь ни меча, ни золота не оставил ты ему.
– Его разум...!
– внезапно понял Соффредо, - его могучий разум...
– Верно, - одобрил Иннокентий.
– Разум есть такое же оружие, как меч или золото. Он точно так же поднимает одних людей над другими, делая одних господами, а других превращая в пыль у их ног. Разум дает человеку могущество, несравнимое даже с тем, что получает он от меча или золота. Разум возносит над другими, позволяя с обретенной высоты взирать на других, как на червей, нелепо копошащихся под ногами. Кто ж не возгордится, обладая такой мощью?!
– Так разум - оружие?
– не поверил Соффредо.
– Оружие, сын мой. Наимогущественнейшее из того, что создал Творец для тварей своих. Змее Господь дал яд, орлу - крепкий клюв, льву - когти и зубы, человеку - разум. Чье оружие сильнее?
Соффредо улыбнулся, признавая правоту наставника. Папа же продолжал.
– Как и любой инструмент, разум может быть направлен для какой угодно надобности. Как на добро, так и на зло. Куда же по большей части направляют люди дарованный им Господом разум?
Соффредо промолчал, но Иннокентию ответ уже и не требовался.
– Самые грубые из нас, их еще называют воины, переплавляют данный им разум в воинскую доблесть.
– Папа заговорщицки ухмыльнулся.
– Я как-то наблюдал битву двух горных баранов на узкой тропе по дороге в Нерито. Поверь мне, ни единого существенного различия с рыцарским турниром я не нашел. Битва, драка, сражение - все это столь сильно укоренено в животной природе, что направляя свой дар в эту область, человек по сути своей ничем от животного и не отличается. Только не говорите об этом нашим рыцарям, - все так же ухмыляясь, попросил папа, - зачем попусту обижать добрых христиан!