Просторы Многомирья
Шрифт:
— Что это?! — кричал Степан.
Но она прикоснулась к его губам в нежном поцелуе и прошептала:
— Всё хорошо…
Степан действительно чувствовал себя хорошо. Конечно, он понимал, что всё это ненормально, что он должен находиться в своей московской квартире, но также знал, что это вот место на берегу реки, и это сиреневое небо с разгорающимися вечерними звёздами — всё это действительно уютное, родное, словно бы пришедшее из глубин сокровенных его снов…
Он хотел жить в этом месте. Летать так вот, вместе с Машей, не чувствуя тяжести своего тела…
И
И Степан крикнул гневно:
— Негодяй!
— Почему же негодяй? — мягко спросил ЧИП, и в голосе его послышались Степану интонации его жены — Маши. — Что сделал я для тебя плохого? Будто поместил в ад, где терзали тебя жуткие призраки? Нет — я сделал для тебя приятное. Причём, заметь, это была лишь частичная иллюзия; ну а одежда твоя — она теперь новая, чистая; ты действительно вымыт. Об этом позаботились мои роботы…
Перед Степаном появилось зеркало, и он увидел, что ЧИП не обманывает: действительно, на нём была та одежда, которую он, якобы одел в Московской квартире; также он был вымыт, выбрит, и причёска его была аккуратной, а не такой сбитой и растрепанной, как после полёта на шкутулочнике.
Степан Вдовий проговорил:
— Ладно. Положим, ты действительно не можешь мгновенно переместить меня в московскую квартиру. Ведь не можешь?
— Ну, конечно же, не могу, — ответил ЧИП.
— Но зачем тебе всё это?! Зачем шкатулочник нёс меня сюда?!
— Чтобы изучать тебя, Степан.
— Это я уже слышал. Ну а зачем тебе меня изучать?
— Тебе ведь известно, что я долгое время пробыл в твоём мире, в городе Москве?
— Да.
— В чём-то москвичи похожи на обитателей Многомирья, но также между ними — большие отличия. Тебе известно, что жители Многомирья слишком аморфны, они не развиваются…
— Я уже слышал это от шкатулочника. Но всё же, какого чёрта…
— А ты разве не видишь, что мой царство — мой Ой-Чип-он, это скрещение механики и магии? Я сам — живой дух в механическом теле. Я могу создавать машины, но это скучно мне. Заполнить всё Многомирье бездушным, хоть и полностью подвластным мне железом — это не моя цель. Я хочу создать существ более совершённых. Они — живущие вечно, летающее быстрее драконов, не боящиеся ни жара, ни холода; они идеальное сочетание вечно ищущего, беспокойного духа землянина, механического создания и магии — вот моя цель. Я сам слишком долго прожил в теле землянина, но дух мой пребывал в дрёме, я не знал, кто я… И потом, вернувшись сюда, я не принёс столь необходимого мне духа человека. По счастливой случайности сюда всё же попал ты…
— Я не желаю существовать в иллюзиях! Просто верни меня домой…
— Какой же ты зануда… Неужели не понимаешь, что эти иллюзии — ни чем не хуже и даже гораздо лучше реальности? Я показал, что есть места, гораздо более приятные, чем твоя московская квартирка. Ты будешь служить мне, и в награду получишь эти прелестные образы.
— Иди ты к дьяволу!
— Твоё пожелание невыполнимо, так как обитатели Многомирья и так считают меня дьяволом. Ну а идти к самому себе мне теперь не нужно: я не так давно вернулся…
— Я не буду тебе служить…
— Тебя никто и не спрашивает, Степан. Твоя
И вновь Степан видел свою жену Машу.
Хотел закричать, чтобы катилась она к дьяволу, потому что она — не настоящая, а только видение, сотворённое ЧИПОМ для своих целей. Но видение оказалось таким желанным…
Это было точно как в день, когда они объяснились друг другу в любви. А объяснение их было окрашено романтикой. В яркий солнечный день, окружённые русской природой, в отдалении от дачных домиков, шли они. Ярко светило солнце, пели птицы, в траве переговаривались кузнечики, а ветерок шумел в кроне одинокой берёзы. Густая тень от этого высокого, старого дерева сулила прохладу.
Туда, к берёзе, бросилась со смехом Маша. Степан некоторое время постоял, а потом подумал, что ведь всё равно некуда ему в этом мире идти. Всё равно — всё кругом иллюзия. Так зачем же отказываться от лучшей части этой иллюзии, от Маши?
И побрёл следом за ней.
Хотел настроить себя на мрачный, воинственный лад. Кричать обвинения ЧИПУ, требовать, чтобы выпустил из этого морока, но не было сил. Густой, ароматный июльский воздух, насыщенный свет: синева и золото неба, смешанный с цветочным орнаментом малахит листвы — всё это торжество очнувшейся от зимней спячки жизни вопило ему: окружающее — реальность, и Маша реальна, и ждёт, наконец, объяснения в любви…
Господи, какой же это был прекрасный день! Пожалуй — самый лучший во всей жизни Степана…
Степан подошёл к Маше, хотел сказать что-то, но она сама промолвила:
— Не надо ничего говорить. Я знаю… Просто дай мне свои руки…
И Степан послушно протянул руки вперёд, она подхватила их за запястья, приподняла…
Лицо Маши вдруг стало сиять, подобно солнцу, и Степан уже не видел ничего, кроме этого света, и рук своих он больше не чувствовал…
…Да и не было больше у Степана его прежних, довольно сильных для человека, но слишком слабых для слуги ЧИПА рук. А были у него новые, сделанные из того же хромированного металла, что и стены овальной залы руки. И он чувствовал эти руки, так же хорошо, будто родился с ними, он двигал ими, и изгибал их, любуясь этой совершенной механической мощью, забыв о своих проклятиях ЧИПУ.
А ЧИП говорил чуть насмешливо:
— Вот уже и прошла твоя спесь. Этим рукам не страшен ни жар, ни холод. Мечи, ударяя по ним, будут гнуться и ломаться, но это правило всё же не относится к магическому оружию. Я, пока что не могу обеспечить тебе полной неуязвимости…
— Ты заменишь всё мое тело?
— Ну не совсем так просто, — ответил ЧИП. — Во-первых, останется мозг. А во-вторых, в каждой миллиметре этой стали заключены твои нервы, и твоя плоть… Ты не станешь роботом, Степан, ты станешь усовершенствованным, вечным человеком, и ты будешь славить меня…. Славить не по принуждению, а по своей воле, потому что я дам тебе счастье…Радуйся же!..