Пространство памяти
Шрифт:
Покорно следуя за ней, он вошел в гостиную, где не было ни секретера, ни стола, ни клетчатого дивана, а окна распахнуты настежь. С нестриженой коричневой лужайки на них уставилась вешалка для сушки белья; лежащая на боку, круглая, как радиотелескоп, она напряженно вслушивалась в каждое их слово. Вдоль стены, на которой в ту первую ночь жестикулировали и спорили тени, росла высокая трава. Вид из окна был неважный, впрочем, в этом доме в окна никто не смотрел. Вдоль стены высились книжные полки, сделанные из поставленных на кирпичи досок; места на полках не хватало, и книги, перехлестывая через края, растекались по всей комнате. Сложенные меж полками книги вздымались сталагмитами к потолку,
Оба молчали — Джонни отчаянно соображал, о чем бы заговорить. Тем существовало немало, но он затруднялся начать разговор. К тому же они были как бы не одни. У дверей на кухню застыла безликая женщина с балкона, теперь на голове у нее красовался парик с роскошными черными кудрями, а поверх него — соломенная шляпа, широкие поля которой клонились под тяжестью амулетов, искусственных цветов и массивных серег. Вдобавок она была разодета будто для какой-то фантастической вечеринки: один разноцветный наряд поверх другого, и все расшиты и разрисованы картинками, знаками, символами, обрывками слов, смысл которых оставался неясным. На шее болтались цепи, ленты, кулоны. Накинутую поверх всего рубашку украшали справа — солнце, а слева — луна и еще разнообразные брошки, заколки и значки. Хотя лицо у женщины отсутствовало, Джонни тотчас узнал ее — она была ему знакома не хуже, чем сама Бонни. Наконец-то он настиг ее, эту пифию, вон она стоит меж книжных гротов, башен и мостов, безликая и потому загадочная. Джонни мог дорисовать таинственную улыбку, раскосые китайские глаза (не важно, откуда, из памяти или воображения).
У открытого окна приткнулся старый и неуклюжий дубовый стол, заваленный бумагами, среди которых уютно расположилась небольшая пишущая машинка.
— Эта книга... я одолжила ее приятелю, — наконец объяснила Бонни, глядя на Джонни с легким укором. — Твоя Софи, верно, увидела, как он опустил ее мне в ящик, и украла. Трудная она соседка.
— И хозяйка нелегкая, — усмехнулся Джонни. "Моя Софи? — подумал он в ужасе. — Да, моя!" — Она меня пригласила, а теперь я не могу уйти. Вся готовка на мне.
— Обычно она крадет молоко и письма, — объяснила Бонни. — Если у нее в почтовом ящике ничего нет, она идет к моему. Я повесила на свой ящик замок, но она взяла секач и пробила в ящике отверстие.
Джонни ясно представил себе, как Софи бьет по Бонниному ящику с той же яростью, с какой она тыкала в стену вилкой тостера, негодуя на мир, который вдруг отвернулся от нее.
— Конечно, писем приходит мало, — продолжала Бонни, — но всё же.
Джонни виновато склонил голову.
— Я хотела переехать, но потом передумала и просто забронировала на почте абонентный ящик. У меня столько всего. — Она кивнула в сторону книг. — К тому же здесь все так дешево. Эти дома не ремонтируют, потому что через год их должны снести.
— Почему? — спросил Джонни, осматриваясь.
Конечно, дом не был ни современным, ни красивым, но выглядел достаточно крепким. Подтеков на потолке не видно. Да и в доме Софи он их тоже не заметил.
— Они принадлежат какой-то аудиторской фирме, которая владеет чуть
Слушая, Джонни разглядывал пифию; неожиданно он с радостью уловил в словах Бонни ключ к разгадке того, что происходило в доме Софи. Он посмотрел на Бонни в упор.
— А ты кому платишь аренду? — резко спросил он.
Удивленная его тоном, она замолчала: губы без тени улыбки разомкнуты, темные брови приподняты.
— Какой-то аудиторской компании, — ответила она наконец. — Наверно, дома им и принадлежат. А что?
(Это означало: "Тебе-то что за дело?")
— Кто-то обирает Софи, — пояснил он. — Мне кажется, я знаю, кто этот тип, но доказательств у меня нет.
— Чтобы так думать, надо иметь основания, — возразила Бонни.
Она явно желала узнать побольше, но Джонни не хотелось рассказывать ей о розовых расписках.
— Я просто это чувствую, вот тут, — ответил он, с улыбкой прижимая руку к сердцу. — Если я его на этом поймаю, я ему покажу... Он у меня костей не соберет.
Заметив, как серьезно прозвучали эти слова, он быстро прибавил:
— А сесть мне разрешат?
Бонни рассеянно огляделась.
— Разрешат, только сам ищи куда. Должно же быть какое-то место. У меня есть пуф и стул, на котором я сижу, когда печатаю... да, еще подушки.
В голосе ее не чувствовалось подлинного радушия, скорее он звучал отчужденно.
Помолчав, она прибавила:
— Просто я немного выбита всем этим из колеи... Сижу себе и размышляю о природе метафоры, как вдруг в мою дверь — после стольких лет — стучится наконец рука из прошлого.
Она подсмеивалась над прошлым, но эти слова словно стерли пять лет, отделявшие их от того смутного и страшного часа, который они пережили вместе, и новая Бонни наконец-то совместилась со старой, будто две краски, нанесенные одна на другую, слились воедино. Да, что ни говори, но самые первые мысли о любви были для Джонни связаны с Бонни Бенедиктой, и в тот день, когда они стояли, глядя в бездну, поглотившую его сестру, она крепко обняла его и прижала к себе. Стоя теперь у нее в комнате среди книг, Джонни чувствовал себя так, словно прошло всего несколько секунд с тех пор, как он и Бонни дрожали и плакали, вцепившись друг в друга на краю скалы. Они должны начать разговор с того момента, когда любовь и смерть слились воедино в его крови, как прошлое и настоящее сейчас. Он понял все это интуитивно, на уровне не слов, а знаков... Но разве знаками такое объяснишь?
— Как твои родители? — спросил он, просто чтобы что-то сказать.
— Ты их видел позже, чем я, — ответила Бонни и улыбнулась. — Как они тебе показались?
— Хорошо, — признал он. — У них были гости.
И снова молчание, грозившее стать между ними.
— А кто этот парень, с которым ты спорила на рассвете — во вторник, кажется?
Джонни сам удивился своему вопросу — он и не думал его задавать.
— Не важно кто, — ответила Бонни сдержанно. — Лучше скажи мне, как поживают твои родители.
— Хорошо, когда я их видел в последний раз, — вздохнул Джонни. — Это твой парень?
— Он человек взрослый, но тебя это не касается, — ответила Бонни со смехом, хотя видно было, что его настойчивость ей не по душе.
— Я не слышал, о чем вы там говорили. Просто секунд десять следил за вашими тенями на стене, — пояснил Джонни.
— Ну ладно, а ты чем занимаешься? — спросила Бонни, решительно переводя разговор и подталкивая к нему пуфик. На этот вопрос у Джонни всегда был наготове ответ — еще в начале года он сочинил об этом стишок.