Пространство сна

Автор выражает сердечную признательность работникам Центра лечебной педагогики и особенно Л. Зельдину, а также И. Захаровой.

Приношу огромную благодарность матери одной из пациенток Центра за разрешение цитировать ее подлинные письма, изданные ныне отдельной книгой. Они не только важны сами по себе, но и незаменимы для более точной характеристики героини повести.

Неизвестно,

как с дураками, но с дорогами в России за последние века ничего не изменилось, поэтому «Кадиллак» пришлось оставить в самом начале Большой Социалистической улицы у ограды кладбища. Ирина с Серенькой и Надин переместились в один из джипов, а охранники уплотнились во втором. Замковская неприязненно оглянулась вокруг, равнодушно скользнула глазами по видневшейся среди деревьев серебряной луковке кладбищенской церкви, вздохнула.

Гриша, бригадир ее охранников, оставил одного из своих ребят, чтобы они вместе с шофером стерегли «Кадиллак», и терпеливо ждал хозяйку, используя паузу для перекура. Ирина кивнула ему, села в машину, и джипы тронулись в путь.

Для Большой Социалистической такая кавалькада была зрелищем небывалым. Нет, конечно, все местные жители видели такие машины и по телевизору, и на центральных улицах города, даже у Сеньки Косого из двенадцатого дома была сильно подержанная «Хонда», но… Чтобы вот такое – и прямо здесь?

Большие трассы проходили стороной, никто ни из отцов города, ни из новых русских здесь не жил, и даже местные бандиты были какие-то недотепистые. Все, кто мог что-то соображать и делать, давно переехали, кто в центр города, кто в Москву, кто и в Берлин, а здесь остались только недоумки, для которых и «девятка» – роскошь…

Пока «Мерседес» и «Тойота», объезжая многочисленные ухабы и выбоины, ползли почти километр по улице, а длилось это не менее пятнадцати минут, новость облетела округу и народ высунулся весь, целиком, кроме тех, кто на работе, конечно. Кто-то открывал окна, кто-то прилипал носом к стеклу, а те, у кого квартира выходила во двор, выбегали сюда, на проезжую часть, и провожали или встречали машины глазами. Никто не мог понять, куда и зачем пожаловала такая роскошь с московскими номерами.

Лавруха из шестого дома высказал предположение, что «столичные» приехали, чтобы навестить чью-нибудь могилу на кладбище, на что жена резонно возразила, что кладбище – вон оно где, и совсем не надо было бы им ехать по колдобинам, а вполне могли остаться и на асфальте. Лавруха хотел было ее вразумить, но, посмотрев несколько раз осоловелыми глазами на кладбище, потом на машины, проезжающие уже мимо них, вынужден был согласиться.

Загадку «Почему этот, не джип, остался на асфальте, а не едет вместе со всеми?» решил Илюха, сын Сеньки Косого, шустрый паренек лет десяти. Наслушавшись от отца разных умных слов, он высыпал их целую жменю:

– Клиренс у «Кадиллака» низкий, к нашим дорогам неприспособленный. Он же кожух картера себе пробьет, если здесь поедет…

После этого все, кроме жителей домов в начале улицы, перестали обращать внимание на одинокую машину, а сосредоточились на двух джипах, которые продолжали перемещаться к неизвестной цели. По мере продвижения по улице вариантов оставалось все меньше. Машины, которые давно проехали кладбище, последовательно миновали небольшую авторемонтную мастерскую, магазин «Продукты», бывшую библиотеку, закрытую из-за отсутствия работников, бывший детский сад, закрытый три года назад по той же причине. Впереди оставались только больница и последний жилой дом.

И тут «Мерс», шедший первым, начал сворачивать

к покосившимся от старости воротам, которые никто и никогда не видел закрытыми, но всегда перегороженными старой и ржавой трубой. На единственном гвозде болталась облупившаяся табличка, на которой с трудом можно было прочитать «…ская больница».

Из каморки у входа вышел тщедушный дедок и, почесывая затылок, уставился на солидных гостей.

Стекло «Мерседеса» опустилось, оттуда показалась крепкая рука и поманила дедка к себе. Он, завороженный блеском и мощью машин, пошел к окну, широко раскрытыми глазами глядя внутрь салона. Сходство с удавом и кроликом подчеркивалось еще и тем, что, кроме руки из окна, ничего видно не было. Казалось, сейчас дедок так и втянется туда, в черную глубину, и только разбитые и подвязанные веревочкой ботинки еще какое-то время будут торчать из отверстого зева.

Но рука, высунувшаяся из окна, только прихватила старика за нос и малость покрутила из стороны в сторону. Потом она указала на трубу и несильно толкнула его вперед. Дедок, потерявший всякую ориентацию в пространстве и времени, задачу свою все-таки выполнил успешно: затрусил к трубе и, выдернув ее из проволочных петель, приставил к ноге, как диковинную пику. Под подобострастным взглядом старика, видимо бывшего военного, машины въехали во двор.

Возле остатков колоннады главного корпуса шла своя больничная жизнь: кто-то в линялой пижаме хромал на костылях, кого-то везли на полуразвалившемся кресле-каталке, медсестра в некогда белом халате, как пастух, гнала перед собой нескольких больных с алюминиевыми судками для не ходячих пациентов. Облезлый пес, выскочивший навстречу процессии, принюхался к запаху пищи и, резко фыркнув, отбежал в сторону.

Старуха, приехавшая навестить то ли сестру, то ли подругу, во всяком случае соседка по скамейке выглядела не моложе ее, увидев черные блестящие машины, которые почти бесшумно вдруг возникли возле нее, выронила свою авоську, и красные яблоки раскатились по седеющей траве.

Все, включая облезлого пса, уставились на приезжих. Откуда-то из-за куста появилась Маша, местная сумасшедшая – худенькая и очень жизнерадостная женщина лет тридцати пяти – сорока. Она потрогала гладкую черную поверхность «Мерседеса» ладонью и сказала вслух:

– Кот огромный, очень страшный…

Потом увидела в полированной поверхности свое отражение, испуганно отшатнулась и поскакала то на одной, то на другой ноге по тому, что когда-то было дорожкой, выкрикивая:

– А кит был маленький домашний.

Из «Мерседеса» вышел человек, подошел к так и стоящей с открытым ртом медсестре и что-то негромко спросил у нее. Она очнулась, посмотрела на него, явно не поняв услышанное. Он повторил вопрос, и тогда она начала что-то торопливо объяснять ему, энергично жестикулируя. Охранник посмотрел по направлению ее жестов, которыми она указывала влево, за угол здания, потом на свой джип, покачал головой и подошел к «Тойоте», окно которой тотчас же открылось.

– Детское отделение вон там, за углом, – сказал он внутрь машины, – Но, боюсь, туда не проедем, там метрах в двадцати пяти дерево гнилое валяется, дорогу перегораживает…

– Хорошо, я сейчас иду… – послышался голос Ирины. – Скажи Грише, пусть возьмет кейс с документами.

Бригадир охранников уже стоял на улице с портфелем в одной руке и сигаретой в другой. Увидев выходящую Замковскую, он кивнул кому-то внутри «Мерса», и оттуда показался еще один здоровяк. Один спереди, один сзади, посредине охраняемая – они двинулись в обход здания больницы.