Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства
Шрифт:
— Внимание! — бодро произнес Владик в микрофон. — Дамы и господа! Товарищи и гражданки! Наш «Вернисаж-аукцион» начинает свою работу. Слово для приветствия имеет наш радушный хозяин Иван Федорович…
— Друзья мои! — переждав поощрительные аплодисменты, начал заведующий. — Здесь в вашем лице я приветствую истинных друзей и поклонников искусства, советских и зарубежных. Сейчас, в это трудное, исторически-противоречивое и порой непредсказуемое время, когда мы отказались от многого, без чего раньше не могли жить, очень важно иметь нравственную опору, свое кредо, нечто вечное, во что можно верить. С моей точки зрения,
— Право перерезать ленточку предоставляется нашим почетным гостям: первому секретарю городского комитета КПСС Нелли Матвеевне Степанковской и представителю компании «Интернейшнл Инжиниринг» в Москве мистеру Кэролу Розенфельду!
Кирилл-Кэрол и Степанковская взяли у «беретов» ножнички и разрезали пересекавшую проход алую ленточку, естественно, в двух местах. Отрезок ленты Кирилл перерезал пополам и половину вручил Нелли Матвеевне. Затем весь народ — человек двести, как прикинул Серега, — поднялся по ковру в зал. Однако, когда рассеялись по этажу, оказалось, что это не так уж и много.
Оля, ловко подхватив под руку мистера Розенфельда, поднималась по лестнице с уже явно нероссийским достоинством. Сергей шел рядом с ними.
— Вы нам расскажете о вашей «Истине»? — спросила Ольга.
— Если о картине надо рассказывать, заметил Кирилл, — это не картина.
— Нет, — спохватилась его супруга, — я не это имела в виду. Интересно знать, как он работал, как творил… Расскажете, Сергей Николаевич?
— Скучно получится, — сказал Сергей Николаевич, — ничего особенного. Вот сама картинка, глядите. Освещена хорошо, как мне кажется…
Да, освещение было поставлено мастерски, профессионально. Эффект исходящего из-за черной полосы таинственного света был усилен, женские фигуры стали выглядеть еще рельефнее, и ощущение кривизны пространства, о котором говорил Владик, тоже стало заметнее. Кирилл посмотрел справа, слева, фронтально — точь в точь как в свое время Владик, затем отошел подальше и, вздохнув, сказал:
— Не потяну. Если Клингельман или Мацуяма вцепятся — не потяну…
— У нас же есть свободных десять тысяч… — заглядывая мужу в глаза, напомнила Ольга.
— Смешно! Дай Бог, чтоб они на первой сотне закончили…
«Бизнес, — подумал Серега, — чистый бизнес! Акулы мирового капитала… Как по учебнику — мелкие уступают добычу крупным».
Мацуяма-сан со свитой из трех «спектровцев» и дамы-переводчицы, в которой он не нуждался, находились в другом конце зала. Клингельман, которого сопровождал сам Владик, рассматривал коллекцию, представленную «митьками».
— А почему Иван Федорович предложил вам открыть выставку? — спросил Серега.
— Сам по себе я мало что стою, — усмехнулся Кирилл, — просто я представляю фирму, которая будет поставлять вашему заводу оборудование. Директор у вас — просто душка!
— Простодушка или просто душка? — не понял Серега.
— И то, и то, — усмехнулся Кирилл, но тут же исправился. Конечно,
«И тут бизнес, — подумал Серега, — наверняка мистер Розенфельд получил цеу загнать здесь оборудование, которое во всех нормальных странах уже списывают. Неликвиды, так сказать. Директор о мировом уровне имеет представления такие же, как о ядре Земли или о какой-нибудь туманности Андромеды. Что-то слышал, что-то видел, но надуть его — пара пустяков. А поскольку мистер Розенфельд, наверное, напустил важности, туману и всего прочего, то директор и увивается вокруг него, боясь, что контракт заключат другие и уйдет у него из-под носа чудо-технология…»
Владик оставил Клингельмана и подошел к «Истине».
— Ну как, Кирилл Евсеевич, я вас обманул?
— Нет, — лаконично отвечал Розенфельд, — не обманули. Это серьезная вещь.
— Вы уже знакомы с автором?
— Разумеется. Оказывается, моя жена его хорошо знала в молодости. У нас прекрасное взаимопонимание.
— Сергей Николаевич, — спросила Ольга, приглядываясь к полотну, — эти женщины в правой и левой части картины, они написаны с натуры?
— Вообще-то, да.
— Это одна и та же натура, не правда ли?
— Совершенно верно.
— А можно с ней познакомиться?
— Можно, — сказал Серега, — она находится в областном следственном изоляторе… Короче, если вас туда пропустят…
Владик кинул на своего однокашника оторопелый взгляд. Гласность гласностью, а все-таки…
— Что, все-таки и сейчас? — в лице Розенфельда появилось странное отражение беспокойства, не то сочувственного, не то злорадного.
— Дело уголовное, — успокоил Владик, намереваясь закрыть эту тему.
— Наркотики? — предположил Кирилл.
— Родственника вилкой ткнула спьяну, — сказал Серега попросту, — насмерть.
— Ужас! — ахнула Ольга. — Ее лицо на алой части холста… Это и похоть, и ненависть, и жестокость. Теперь я отчетливо вижу это.
— Но это не истина, — грустно улыбнулся Розенфельд, — истина там, за черной полосой. Эта мерзкая, похабная баба олицетворяет лишь некий циничный, негативный взгляд на мир. Точно так же как святоша на голубом фоне — это взгляд идеализирующий, приукрашивающий. Свет истины только озаряет их, как бы высвечивает то, что при первом взгляде не видишь. Смотри, Олечка, левая дама играет святость, именно играет! При определенном ракурсе кажется, что она подмигивает одним глазом. Пошло, по-проституточьи. Но самое интересное, что и другая не такая уж стерва, как кажется! У нее, если присмотреться, можно увидеть и тоску, и грусть — возможно, по настоящей любви, по какому-то высокому предназначению.
— Совершенно верно, — послышался голос с легким дальневосточным акцентом, — мистер Розенфельда совершенно права. Это очино точно. Мы видим то, чего нета, а то, чито есть, мы не видим! Это — истина! Мы будем это покупать.
Мацуяма-сан заявил так уверенно, что Серега даже задумался, не сделает ли он харакири, если вдруг проиграет на торгах Клингельману.
Как раз в этот момент объявился и Клингельман. Он по-прежнему беседовал через переводчицу со Степанковской. Он подошел к картине уверенно, с той обстоятельной и спокойной деловитостью, которая говорила: «Ну, что вы тут можете предложить?» Постепенно к картине стали сходиться и прочие, появились даже «береты».