Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства
Шрифт:
— Так, мужики, — распорядилась Зинаида, — заноси чемоданы в мою бывшую комнату. Там у тебя не нахламлено?
— Да нет. Все как было. Я твой гардероб не трогал, все равно пустой. А диван стоит, и стулья, и стол. Пыль только. Я туда сто лет не ходил.
— Взяли? — спросил Домовитов, и они с Серегой занесли тяжелые чемоданы в комнату, где когда-то проживала Зинка. Была еще комната — бывшая Серегина, но ее он полностью забил холстами, написанными за четыре года, а также некоторыми из работ своих учеников, которые считал лучшими. Та, третья, комната была закрыта на ключ.
— Зинка, -
— По запаху найдешь, — отрезала Зинка, — по пеленгу на румбе двадцать три.
— Понял, — ответил кап-раз и вышел во двор.
Зинка повязала фартук, оставшийся от Люськи, и поставила чайник, а затем заглянула в холодильник.
— Богато живешь! — удивилась она, обнаружив там что-то из остатков того шикарного ужина, который позволили себе в свое время Люська и Серега. — Это что, перестройка докатилась? Масла, конечно, нема, а вот хвост от горбуши сохнет, от сервелата попка валяется. У нас такие заказы не часто.
— У нас и вовсе не бывает, — сказан Серега. — Продавщица одна достала.
— Ее, что ли, фартук? — спросила Зинка. — Погуливаешь с ней? Это дело. Они и чистые более-менее, и кой-какая другая польза есть… А я-то думаю, что-то мне духи чужие мерещатся? Хлеба, вижу, у тебя кот наплакал. Понятно, не ждал. У нас кое-что есть, брали на дорожку.
— Вы сейчас откуда, с Камчатки? — поинтересовался Серега.
— Сейчас мы с Москвы. Туда на самолете, а оттуда — поездом, сюда. Побудем у тебя денька три, в клуб нас сводишь. Мы афишку видели — теперь тут, значит, и видео открылось?
— Да уж давно. Уж больше года.
— У нас-то свой есть, ВМ-12, только вот кассет нема. Может, поговоришь? Мы не поскупимся…
— Рублей по триста за штуку? — поинтересовался возможностями сестры Серега.
— Да что он, Бога не боится?
— Чистую, может, и дешевле продаст, а с записью — не знаю. Конечно, если ты «Чапаева» захочешь купить — он за полста отдаст. А «Греческую смоковницу» — навряд ли… Вам что нужнее, секс или там Брюс Ли?
— Ну, ты нас с ним сведешь, а уж мы поторгуемся…
Зинка деловито разложила на столе снедь: надрезанное кольцо добытой в столице колбасы, полкило там же приобретенного масла, сыр, копченую селедку.
— Тебе на работу? — спросила она. — Как насчет ста грамм?
— Да лучше к вечеру… — отказался Серега.
— Вечером — так и запишем.
Вошел Домовитов, какой-то подобревший и повеселевший.
— С облегчением! — поздравила его супруга. — Скидавай хламиду, одевай гражданку. Вчера в Военторге на Калининском к адмиральским погонам приглядывался, потом на проспекте прапора какого-то ругал, что тот честь забыл отдать… Военная кость, морская душа. Сымай, сымай, командовать тут некем.
Домовитов пошел в Зинкину комнату, заворочал чемоданами.
Зинка по-хозяйски разлила чай, раскидала по тарелкам еду, даже высыпала какие-то московские конфеты. Потом явился Домовитов в тренировочном костюме, который сделал его похожим на тренера по классической борьбе.
— Ну, вы-то как живете? — поинтересовался Серега.
— Служим помаленьку, солидно ответила Зинка, — корабль
— Она уже и овдовела. — Может, и не надо было Зинку посвящать, но слово не воробей.
— Быстро. Инфаркт, что ли?
— Убили. У нас тут, на дороге, бандиты напали.
— Тут?! Отродясь такого не было. Заезжие, что ли?
— Свои. Антошка Епишкин, Валька Горбунов и Мишка Сорокин!
— Подрались, что ли?
— Нет. Из обреза. Машину остановили и убили.
— Страсти-то какие! Ну и демократия тут! В Москве нам уж чего ни рассказывали, не верили. Вроде как тихо. Уж здесь-то, думали, все нормально.
— Да и тут вроде тоже тихо, а вон Галька, что напротив живет, — тоже убила. Сегодня судить будут. Вилкой двоюродного брата в глаз.
— Ну она-то тем и должна была кончить. Бешеная девка была. С этими-то пацанами как?
— А их самих убили…
— Вот те на… Кто?
— Ищут.
— Черта с два найдут. Или первых попавшихся урок поймают да и под расстрел подведут. А настоящие — откупятся.
— Да, — сказал кап-раз, — преступность…
Серега засобирался на работу. У него еще осталось порядочно недоделанных афиш. Он как-то не думал о том, что за ним могут прийти, арестовать и так далее. Возможно, он даже обрадовался бы этому. Что-то все-таки тяготило. Наверное, то, что он как-то неожиданно быстро научился врать. Много и постоянно. Раньше такого не было.
Сема-видюшник пришел к обеду и, поглядев на работу, прицокнул языком.
— Класс. Жалко будет, если уйдешь из клуба. Лихо все выходит.
— А отчего ты думаешь, что я уйду?
— Да все говорят: Панаев теперь — суперзвезда. С штатниками знаешься, самурай картину за бешеные бабки купил… А кой-кто считает, что ты в Штаты махнешь.
— Чего я там не видал? — удивился Серега.
— Ну, в Японию…
— А туда — тем более не поеду.
— А зря. Будь у меня такие бабки, я бы махнул. Если это на доллары поменять по новой госцене — то почти десять тыщ долларов выйдет. На эти деньги там поначалу проживешь, а потом, глядишь, и мильон заработаешь….
— Ладно, еще подумаю, — хмыкнул Серега, — кстати, ты почем кассеты толкаешь?
Еще в прошлую пятница Сема бы впал в подозрение: с чего это Серега о таких вещах спрашивает? А сегодня он принял как должное — человек с деньгами.
— Чистые — сорок за штуку. Советские записи, клипы, концерты, Петросян, Жванецкий — по стольнику. Фильмы советские — от полтораста до двухсот. Классика — ну, там Феллини, Чарли Чаплин, Эйзенштейн — на любителя от полтораста до двухсот с полтиной. Вестерн, детективы, кун-фу, каратэ — до трехсот. Особенно где Брюс Ли. Ужас — вампиры, покойники, оборотни, фантастика, что пострашнее — три сотни с полтиной. Порнуха дороже всего: за кой-какие кассетки с меня по пятьсот брали. А сам, чтоб в накладе не быть — полтинник сверху.