Против течения. Том 1

Казанцев Николай

Любовь – великое слово; дар небес. Не все были любимы, да и не все так любили, как любил он. Вспомнил Александр то мгновение, когда он впервые сказал ей роковое слово, слово «люблю». Оно вырвалось у него прямо из сердца. Без слов, опустив свою чудную головку, слушала она его пылкие уверения; ее рука дрожала в его руке. Как она восхитительно хороша была в эту минуту! Все бы на свете отдал он, чтобы только эта минута повторилась. Пану нужно было ехать в другой город. Как они прощались, обещая навсегда принадлежать друг другу! Он не мог перенести долгой разлуки,

послал своего верного Ивана к ней с письмом. Письмо дышало нежностью и любовью; он ждал от нее того же; но письмо ее было не таково: «Прощайте, позабудьте меня!» И причины разрыва, кажется, были написаны; но что в них: она не любит его больше. Слова: «Прощайте, позабудьте меня», – звучали в его ушах и болезненно отзывались в сердце, терзая его невыносимо. В пылу отчаяния он хотел умереть, но напрасно искал смерти. Несколько раз мысль о самоубийстве приходила ему в голову, но религия удержала его. Говорят, самоубийство – страшный грех.

Но вот в Москве он получает весть о том, что она выходит замуж за другого. Этого не мог он перенести и заболел очень опасно. Молодость взяла свое, он остался жив, но жил не на радость себе. Он еще раз был на Украине, видел много красавиц, но ни одна из них не затронула его сердце. Вот уже скоро три года, как он в последний раз виделся с нею, и, странное дело, во все эти три года он не обращал никакого внимания на женщин. «Все кончено», – думал он.

Но сегодня в первый раз заметил хорошенькую девушку. Неужели он полюбит или полюбил ее, как любил ту… Белокурая головка очень хороша. Да, она действительно хороша, но, к несчастью, она холопка, с нею счастие невозможно.

– Александр, ты что нейдешь к нам, а еще обещался сидеть у нас в светелке, – сказала Ольга, входя в комнату брата.

– Сейчас приду к вам, а теперь посиди у меня, – отвечал Александр.

– Что это у тебя, книга? Да, должно быть, не наша? – Ольга взяла со стола книгу.

– Да, это по-польски. Сядь здесь, Ольга, потолкуем; мы еще в первый раз с тобой одни. Скажи мне, как ты жила в эти годы?

– Жила, братец, все так же в тереме.

– И тебе не скучно?

– Я привыкла.

– Есть, по крайней мере, у тебя подруга?

– Как же, есть: вот боярыня Шихобалова, дочери Гаврила Гавриловича; из именитых-то, почитай, только они одни. Маша Липина, да дочь губного кой-когда приезжает из Самары, да еще кое-кто из небогатых.

– А жених-то у тебя кто, скажи?

– Что это, и ты, братец, за то же? – с упреком сказала Ольга.

– Нет, я не шутя думал, правда, что ж тут дурного.

Ольга зажала рот брату.

– Скажи, матушка всегда так строга? – спросил Александр.

– Разве ты забыл, она добрая, только уж делай и говори по ней, а то рассердится.

– Ну а отец-то, кажется, стал добрее?

– Нет, по-прежнему, это только из-за твоего приезда он весел.

– Что же ты делаешь, учишься, что ли?

– Я уж выучилась читать. Отец Григорий учил. Я прошла всю науку и с год ничему больше не учусь.

– Что же ты делаешь?

– Работаю в

тереме. Теперь пелену в церковь вышиваю с сенными девушками.

– А вот, посмотри, какие я книжки привез, – сказал Александр, вынимая из походного сундука несколько книг на латинском и немецком языках.

– Это не по-нашенски, – отвечала Ольга, взглянув на книги.

– А хочешь выучиться?

– Нет, зачем же, кабы наши, православные были.

Александр достал несколько славянских книг и небольшие картинки, писанные масляными красками, изображающие виды различных городов. Ольга рассматривала их с любопытством ребенка.

– А весело читать книги? – спросил Александр.

– Не знаю, братец, я ничего не читала, кроме того, что учила; учиться-то скучно.

– Вот, я прочту тебе свои записки об Украине, хочешь послушать?

– Читай, я рада буду.

– Только не сейчас, теперь потолкуем кое о чем. Писать ты умеешь?

– Начинала учиться, да плохо, почитай, вовсе не умею.

– А вот в Польше, сестра, панны – это их боярыни-то – все пишут, и в немецкой земле тоже. Там вовсе другие порядки, там и не прячутся, как у нас.

– Да ведь там, братец, не православные.

– Там и женихов и невест сами себе выбирают.

– Опять, братец, за то же, – упрекнула Ольга.

– Тебе неприятно? Не буду. Наши порядки лучше. Ну, не сердишься теперь?

– Я не сержусь.

– Мы будем учиться, Ольга; я буду твоим учителем. Не бойся, я не такой учитель, как отец Григорий, со мной будет не скучно, весело будет, – ласково говорил Александр сестре.

– Попробуем, коли не скучно будет, буду учиться, – отвечала Ольга.

«Да, нужно заняться ею, – думал Александр, глядя на сестру, – а то, боярышня ли Артамонова, сенная ли Афроська, дочь ли старосты Митяя – все, кажись, одно и то же, только напыщенности больше у наших боярышень».

Пришла и Надя в сопровождении мамушки Михеевны и принялась рассматривать картинки.

– Что это, никак образа? – спросила мамушка.

– Нет, не образа, а картины, города разные, – объяснил Александр.

– Чай, и Киев святой, и Русалим есть? – спрашивала старуха, начиная рассматривать виды.

– Киев-то есть, а Иерусалима нет: тут все украинские и польские города, – отвечал Александр.

– Неверные, выходит, и глядеть-то на них, чай, грех, – сказала старуха и перестала рассматривать.

– А сегодня гости будут, братец, я тебе забыла поутру-то сказать, – крикнула Надя.

– А ты почему это знаешь? – спросил Александр.

– Да я давеча поутру в перину чихнула.

– Так поэтому будут гости? – сказал Александр и засмеялся.

– Чего, боярич, смеешься-то ты, – в сердцах сказала Михеевна. – Чиханье, известно, Божье предзнаменование, да и смеяться-то грех над этим; во время чиханья сто ангелов Божьих нарождается, конечно, если поздравствуешь от доброго сердца. Вот оно что.

– Ах, какие хорошенькие картинки, надо брата Степу позвать. Мамушка, сбегай, позови его, пожалуйста, – попросила Надя.