Противоречия любви

Ка Lip

Боль в ране дала о себе знать. Гер сдержал стон и прижал руку к повязке. Дара почувствовала это. Она приподнялась и толкнула его. Гер лег на спину, а она забралась на него. Когда она оказалась полностью раздетой, она и не помнила. Хотя сейчас ее радовало отсутствие одежды. Она ощущала тело Гера под собой, чувствовала его кожей. Его возбужденный орган был виден в неярком свете, проникающем сквозь старые ставни на окнах. Дара дотронулась до него рукой и услышала стон Гера. Она, будто пребывая в трансе, приподнялась и стала очень медленно принимать его в себя. То действие, которое она совершала, было неподвластно разуму, да только сейчас

ее разум затмился, и она не владела собой. Чувствуя, как ее заполняет Гер, Дара застонала. Этот стон и то, что сейчас происходило — соединение мужского и женского, как ритуал проходил сквозь века, и они совершали его. Кто и когда это придумал, почему это происходит? Зов предков или что-то большее? Это было лишь желание заполнить себя им, или слиться с ним, стать единым целым? Найти того, кто должен стать частью тебя…

Дара не знала это, она лишь делала то, что подсказывало ей тело. Приняв плоть Гера в себя, она качнула бедрами и начала свой танец. Вечный танец любви, танец страсти, танец слияния тех, кто не должен быть вместе, но наперекор всему соединяются в эту ночь.

Сквозь неяркий свет, проникающий сквозь щели в ставнях, Гер видел цыганку, сидящую на его бедрах. Ее волосы крупными кольцами спадали на плечи, при каждом движении оживая. И Геру виделись клубки змей, которые окутывали тело девушки и шевелились, извиваясь, и обвивали ее.

— КамАм*, — сорвалось с ее губ, — КамАм… — произнесла она со стоном, двигая бедрами в извечном танце любви. — КамАм, КамАм, КамАм, — шептала она, убыстряя темп. — Мэ тут КамАм*.

— Ведьма… — прошептал Гер.

Он видел ее лицо, когда свет луны освещал его. Ее глаза были бездонны и черны, а с губ слетали стоны и непонятные ему слова. Он чувствовал, что все происходящее уже нереально, что это бред, сон, абсурд. Только ощущение ее жара держало его разум в этом мире.

Ее движения стали похожи на танец. Или это древний ритуал? То, как она двигала бедрами, как извивалась, и как стонала. Что это? Он понимал, что теряет связь с реальностью. С ее губ слетали непонятные слова. "КамАм", — повторяла она. Он заворожено смотрел на нее, чувствуя, что его тело неподвластно ему. Она вела его к пику наслаждения.

Дара уже не владела собой. Гер внутри нее затмил все, и осталась лишь суть происходящего — он и она. И она поглощала в себя его плоть, убыстряя движение. С ее губ слетали слова, которые она уже не контролировала. Сейчас она была как в трансе. Эта луна, ее свет, проникающий сквозь щели. Он искажал пространство, и Дара видела глаза тигра, но знала, что тигр стал ручным. Она любила этого тигра и боялась его. Все смешалось и в яркой вспышке взорвалось: ненависть, месть и любовь. Дара летела в пространстве, видя его глаза и зная, что любит…

Холод ласкал разгоряченную кожу, и Гер, почувствовав, что Дара мерзнет, плотнее накрыл лежащую рядом с ним девушку. Он первым пришел в себя, еще чувствуя сладость и негу во всем теле. Что это было? Чем она его опоила, что он улетел и забыл себя? Что с ним? Сейчас ему не хотелось думать об этом. Он прижал цыганку к себе и провалился в сон.

Примечания:

*КамАм — любовь, люблю на цыганском языке.

**Мэ тут КамАм — я тебя люблю.

ГЛАВА 19

Лучик солнца ласкал лицо и, проникая под сомкнутые веки, заставлял жмуриться. Дара проснулась, чувствуя, что солнышко своими лучами будит ее. Она улыбнулась и, приподняв обнимающую

ее руку Гера, выскользнула из кровати.

Вкусный запах еды разбудил Гера. Он еще раз втянул в себя аромат, пропитавший воздух. Его организм требовал пищи. Он приподнялся. Цыганка суетилась у плиты.

— Я поесть приготовила, — увидев, что Гер проснулся, сказала Дара.

Встав рано утром, Дара привела себя в порядок, а потом еще раз обследовала содержимое шкафчиков. Она нашла гречку, пару луковиц и банку тушенки. Это была удача. Сварив гречку, она обжарила лук на жире из банки тушенки, потом тушенку перемешала с гречкой и затем все это обжарила на сковородке.

Когда Гер вернулся со двора, на столе стояла аппетитно пахнущая тарелка с завтраком. Он сел, вдохнул аромат еды и понял, что зверски голоден. Дара стояла поодаль и смотрела, как он ест.

— А ты что, есть не хочешь? — жадно прожевывая гречку, спросил Гер.

— Мне нельзя за стол… пока ты ешь.

— Глупости все это, — Гер вспомнил ее цыганские заморочки обо всем. — Хорошо, а если я тебе прикажу сесть за стол и есть?

— Тогда я подчинюсь.

— Садись и ешь.

Видя, как девушка смиренно присела на стул напротив него и положила себе еды, Гер усмехнулся. Он, конечно, ценил, когда его слушались, но не настолько же. Это уже переходит все грани разумного. С другой стороны, это неплохо, когда тебя так твоя женщина слушается. Глупая фраза о том, что она "его женщина", промелькнула в сознании. Он вспомнил их ночь. Ему казалось, что все происходящее было нереальным. Ему вообще казалось, что она опоила его чем-то, и ему все привиделось. Хотя нет, его организм говорил, что это было. Только что? Ее древний ритуальный танец на его бедрах… свет луны, волосы-змеи и непонятные ему слова. Бред. Все это бред. Он разумный, взрослый, современный человек, живущий в рациональном мире, и он не верит всей этой хиромантии.

— У тебя есть деньги? — ее голос вернул его в действительность. — Нужно оставить этим людям… мы их еду съели.

Смысл слов дошел до Гера. Он дотянулся до пиджака и, достав деньги, даже не смотря сколько, положил их на стол. Дара взяла их и, тоже не смотря сколько, открыла шкафчик и положила их под стоящую там банку.

— Почему ты была там? На дне рождения Савелия? — отбросив все мистические моменты и все то, что он считал воспаленным бредом, Гер задал вопрос, который его волновал.

Аппетит у Дары сразу пропал. Хотя она и ела в последний раз сутки назад, да и то объедки со стола, что принесла ей Ферка в миске, как собачонке. После этой ночи она хотела услышать от Гера другое. Хотя что? Она не знала. Но так надеялась, что он скажет… скажет, что чувствовал в эту ночь… Как же она глупа и наивна. Ничего он не чувствовал.

— Меня пригласили выступить, — скрывая обиду, ответила Дара.

— Так вот как ты все это время проводишь — пляшешь и поешь. Хорошо живешь. Работа нетяжелая, негрязная.

Зачем он это говорил ей? Почему это вырвалось? Или ему было обидно знать, что все это время она пела и плясала перед другими… перед другими мужчинами, которые раздевали ее глазами.

— Мне нравится, — с вызовом сказала Дара, стиснув под столом пальчики, чтобы не дать слезам обиды выплеснуться из глаз.

— Даже и не сомневался в этом… кстати, хорошо замки вскрываешь, — Гер вспомнил то, что вчера больно задело его. — А воровством в свободное от танцев время промышляешь?

— Я живу так, как я хочу.