Противоречия любви

Ка Lip

Очарованные ее пением, люди уходили и нескоро обнаруживали свою пропажу. Все это Дара видела и понимала, что она виновата в их несчастье. Она дарила им песню в обмен на их горе. Полный абсурд, да только так все и было. Выхода из этого она не видела.

Когда улов был собран, главная цыганка давала знак, и все растворялись в толпе. Дара тоже кланялась, собирала платок с деньгами и шла в сторону бараков. Там все деньги, которые ей накидали люди за ее пение, она отдавала Эйше. Та брезгливо брала эти деньги, говорила, что она бессовестно ест их хлеб, не принося им пользы. Дара молча все это выслушивала, брала то, что ей давали из еды, и молча уходила к своему коврику на полу у стены. Барак был

большой. В нем было холодно и шумно, но она старалась не замечать всего этого. Вторая половина дня проходила в уборке помещений, стирке чужих вещей и мытье посуды.

Дара жила лишь надеждой на то, что, отработав хлеб и кров, она получит немного денег и сможет на них доехать до отца. Правда, она не знала, когда все это будет.

* * *

Это был самый обычный день из череды дней ее жизни. Дара пела, чувствуя, что изливает свою боль, и от этого на душе становилось легче. Перед ней стояла женщина, которая не дыша слушала ее, хотя и не понимала слов песни. Дара пела на языке своих предков. Но, наверное, в сердечной боли слова неважны. Женщина в очередной раз стерла слезинки с глаз и стала искать платок. Не найдя его в кармане пальто, она сунула руку в сумку, а далее Дара видела все как в замедленном кино. Женщина вынула руку из сумки и, побледнев, заглянула в нее. Потом раздался ее крик, и все закрутилось.

Женщина кричала о том, что ее ограбили. Люди вокруг стали метаться, и некоторые из них, проверив содержимое своих сумок, тоже закричали. Цыганки, обворовавшие их, не смотря по сторонам, второпях расходились в разные стороны. А Дара, замерев, смотрела на все это. И тогда женщина, которая все еще трясла свою сумку в надежде найти украденный кошелек, перевела взгляд на Дару и заголосила:

— Это цыгане у меня все украли. Держите воровку.

Она показала рукой на Дару, и люди ринулись к ней. Толпа не разбирала суть происходящего. Главное, был пойман вор. Люди вокруг хотели расплаты за совершенное преступление. Дару стали тянуть из стороны в сторону. Женщины, обступившие ее со всех сторон, брызгая слюной, кричали на нее, обзывая обидными словами. Затем посыпались удары. Только подоспевшая полиция предотвратила самосуд.

Сидя в полицейской машине и слыша крики толпы, Дара понимала, что чудом спаслась. Порванная одежда, расцарапанное лицо и боль от выдранных волос — это тот минимум, что она получила, пока полицейские пытались отбить ее у толпы.

Сжавшись от накрывшего ее стресса, Дара смотрела, как машина пытается проехать сквозь толпу. Только в камере, куда ее затолкали, она выдохнула с облегчением, понимая, что этот ужас завершился. Правда, начался другой. Она была помещена в камеру, где кроме нее было еще пять женщин разной внешности. Ее порадовало, что все они были заняты собственными проблемами, и она им была не интересна.

Осознание, что она в тюрьме, пришло к ней позже. Сначала был шок от всего произошедшего, потом накатившая апатия. Когда на следующий день Дару провели по коридорам, она стала осознавать, что все намного серьезнее, чем она думает. Молодой следователь равнодушно скользнул по ней взглядом и кивнул на стул. Она присела. Дальше Дара старалась осознать все, что он говорил. Говорил следователь много и долго. Из его рассказа она поняла, что несколько женщин подали заявление в полицию о краже из своих сумок. И до этого в отделение поступали такие заявления. Также несколько женщин написали заявления, что видели, как она ворует у них кошельки из сумок. Дара пыталась объяснить, что она всего лишь пела, но следователь, грубо ее прервав, показал на листки бумажек. Он сказал, что этих заявлений достаточно для возбуждения уголовного дела против нее. Она обвиняется в воровстве, а это статья. Есть потерпевшие, и есть

их заявления. Больше его ничего не интересует. Ее попытки объяснить, что она непричастна к этому, следователю были неинтересны. Он вызвал конвоиров, и ее отвели обратно в камеру.

Дара сидела на лавке у стены и осознавала, что это конец. Теперь ее жизнь завершилась. Ее ничто и никто не спасет. Она не может доказать, что непричастна к воровству. Значит, ее осудят и отправят в тюрьму. Осудят… Как страшно это понимать. Дара провела рукой по кольцам спутавшихся волос, зная, что после суда ее обреют налысо. Ей было жалко волосы… хотя глупо жалеть о прическе, когда твоя жизнь перечеркнута. Тянущая боль внизу живота вернула ее в реальность. Ребенок… ее ребенок родится в тюрьме. Как страшно понимать, что ребенок, невинное создание, родится за решеткой.

Она хотела выть, царапать ногтями стены и кричать, что она не виновата, но сдержала себя. Ради ребенка она не должна волноваться. Она должна быть сильной и пережить все это.

Эта неделя стала для нее адом. Каждый день ее водили на допрос к следователю. Дара не понимала, как человек может быть таким злым и бессердечным. Ей казалось, он ненавидит ее и специально доводит до слез. Следователь рассказывал ей о новых заявлениях, поступивших на нее. О новых фактах в расследовании этого дела. О том, что все подтверждает ее причастность к воровству, и ей уже не отвертеться. Он требовал, чтобы она рассказала, где живет, кто соучастники и кто был с ней. Естественно, Дара молчала. Она лишь сказала свое имя и фамилию, больше ничего. Следователь злился и постоянно говорил, что ее нежелание сотрудничать со следствием ей дорого встанет. После таких допросов Дара приходила еле живая в камеру и с ужасом осознавала действительность.

За это время ее несколько раз тошнило, но никто даже не обратил внимания, считая, что это нервное от пребывания здесь.

Когда, в очередной раз зайдя в кабинет следователя, Дара увидела пожилого мужчину в форме, то удивилась. Мужчина представился как Сергей Петрович и предложил ей попить чаю с бутербродами. Он вел себя как заботливый родственник, и это даже смутило девушку. Сергей Петрович достал из портфеля сверток и, развернув его, выложил бутерброды на стол. Он рассказал, что это сделала ему жена, так как на работе он не успевает поесть. А поскольку он не любит есть один, то предложил Даре разделить с ним полдник.

От запаха, идущего от бутербродов, у Дары закружилась голова. Она постаралась дышать ровно, и когда головокружение прошло, взяла бутерброд. Отказываться она не стала. В ее положении нужно думать не о собственной гордости, а о своем ребенке. Она ела хлеб с колбасой и маслом и запивала все это горячим сладким чаем. Эта еда показалась ей самой вкусной во всем мире.

Пока она ела, Сергей Петрович рассказывал Даре о своей жене, сыне, о рыбалке и дачных хлопотах. Казалось, они хорошие знакомые, настолько Сергей Петрович увлеченно вещал о своих семейных проблемах и радостях. Дара слушала его и понимала, что ей хорошо. Хорошо от вкусной, человеческой еды, от этого сладкого чая, от такого искреннего и доброго человека, который просто разговаривает с ней. За это время она только и слышала о себе, что она воровка, и все с ней так и обращались.

— Дочка… — Сергей Петрович смутился. — Ты разрешишь мне тебя так называть? Ведь ты мне в дочери годишься, — Дара кивнула и улыбнулась. — Дочка, я хочу помочь тебе. Я смотрел твое дело… скажу честно — все очень плохо. Очень. Суд примет сторону потерпевших, а не твою. Тебе грозит серьезный срок, — Сергей Петрович замолчал. Дара видела по его лицу, что ему тяжело дается этот разговор. Он искренне переживал за нее. — Я хочу помочь тебе. Я понимаю, что ты не виновата, но улики… против них не пойти.