Противостояние «Утомленным солнцем». Кто и зачем ведет войну с фильмами Никиты Михалкова
Шрифт:
Впрочем, возможно, следующему поколению удастся избежать повторения этих упреков в свой адрес: если время маленьких людей уже наступило, упрекать их уже будет не в чем, потому что они не будут способны на большие поступки.
Автор: Далия Витта
Бог троицу любит. Давно известное, из тьмы веков пришедшее выражение так прочно и основательно вплелось в нашу жизнь, что мы практически забыли его сакральный смысл. Произносим – как поговорку, как фольклорную магическую формулу, как защитный словесный оберег. К месту и не к месту…
Но между тем троичность в земной реальности проявляется постоянно, как некий универсальный закон развития. От рождения-бытия-смерти, что каждого человека касается, до экспозиции-разработки-репризы,
Трилогию «Утомленные солнцем» кто-то назовет эпической сагой или трехсерийным кино о трагедии советских людей, изломанных войной; однако изначально это единый целостный организм. Эта распростертая во времени и пространстве картина живая сама по себе, не фильм о героях, но сам герой, проходящий испытания зрительским судом. Герой этот трудный, противоречивый, обладающий несомненными достоинствами и столь же откровенными недостатками, впрочем, ничем в этой своей откровенности не отличающийся от любого из нас. И многие, подмечая в жарких дискуссиях удачные или неудачные режиссерские находки, совершают одну простую ошибку – здесь не так уж важно «как». Важно «о чем». Никогда не было, нет и не будет идеального кино. Гениальное, посредственное, самобытное, вторичное – настолько разные у всех критерии, насколько уникален личный жизненный опыт. Поэтому истинная сила произведения искусства измеряется в искренности и честности автора, при этом историческая достоверность как-то вполне естественно отходит на второй план. Есть такое маленькое чудо: показав то, что называется «основано на реальных событиях», четко и беспристрастно, мы рискуем заблудиться в дебрях псевдодокументалистики. Вероятно, кому-то это будет интересно. Но если вложить в произведение свою душу и сердце, свое глубинное отношение – отзовутся все люди без исключения, попадая в резонанс с художником и его видением. Великая Отечественная война уже стала историей, а через сто лет и вовсе превратится в миф точно так же, как битва при Бородино или Октябрьская революция. Важно не то, чтобы помнили исключительно факты, ведь все великие события постепенно обрастают литературными и даже фантастическими деталями. Важно, чтобы помнили. Через эмоции, через образы, притчи и сны. Через старые черно-белые фотографии. Через плывущий в воздухе, чуть дрожащий голос с пластинки: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось»…
Вот именно этих пронзительных, проникающих насквозь образов и эмоций в картине Никиты Михалкова столь много, что они образуют дышащую ткань, особое пространство. И удивительно мощно каждая из трех частей пропитана верой – в себя, в семью, в Родину, в Бога. Вера, проходящая испытания огнем и мечом, макрокосмос – Страна Советов, и микрокосмос – человек своей страны. Проверка силы духа искушениями, мытарствами, хождением по мукам. Причем эта хроническая проверка духа окружает всех и повсюду постоянно, независимо от того, в какое мы живем время. Невидимая война призрачного фронта, зашифрованная в самом человеческом существовании, в относительно мирные нынешние годы, вероятно, не так очевидна, не бросается в глаза, однако ей нет ни конца, ни края. Но об этом чуть позже.
Трансцендентные ипостаси христианской Троицы проявляются в картине «Утомленные солнцем» от первого до последнего кадра на языке символов; так измеряются пределы не разума, но души и сердца. Если и то, и другое зачерствело, обмельчало – посмеются над немецкой задницей и миной-спасительницей, над пафосным пулеметчиком-меломаном и пресловутым комариком, ненавязчиво решающим судьбы государств. Посмеются потому, что привычка делить мир на важное и неважное, нужное и ненужное, свое и чужое слишком прочно уже укоренилась на клеточном уровне. Потому что идея Единства всего сущего очень заманчива, но неудобна, ведь тогда лишаются смысла знакомые лозунги «кто
Комдив Котов, Митя Арсентьев, все большие и маленькие герои фильма проходят свою личную Голгофу, свой индивидуальный путь к Единому Целому. Первая часть трилогии – своеобразная обитель Отца, надежная каменная стена, наполненная светом, залитая сиянием. Внутренняя, домашняя родина Котова, вещь в себе, защищенная теплотой и уютом семейного очага. Обитель, уже находящаяся под угрозой, но еще твердая и крепкая, основательная, вечная, словно река, неторопливо несущая лодку. И вот к этой реке, к этой хрупкой гармонии и будет возвращаться Котов постоянно, как к собственному символу веры – сквозь взрывы и танковые атаки, сквозь безумные приказы и ненависть, сквозь холод, отчуждение и предательство. И шаровая молния в финале первой части обозначит только начало пути, но не тронет пока. Лишь явится ненадолго, обдавая жаром фотографии родных и близких. И портрет Сталина не на алом, но на кровавом уже фоне станет одним из первых вестников надвигающейся беды, того дня (или секунды?), когда точка равновесия будет пройдена навсегда.
Во второй части опаленным станет все: уже не одинокой молнией, но великой грозой. Стремительно вырванными за пределы знакомого устойчивого мира окажутся и Котов, и Митя, и Надя, и миллионы людей, чьи имена сотрутся внезапно и беспощадно огненным вихрем войны. Обитель Сына – обреченность страданий, добровольная жертва и отчаянный подвиг – вся вторая часть натянутой струной прозвенит на пределе человеческих сил. Недобрый демонический взгляд вождя, потемневшее над деревенским сараем небо (словно сам воздух потемнел, сгущаясь ужасом), невыносимые крики сжигаемых заживо… Здесь своя атмосфера, но уже не из света сотканная, а сплетенная из грязи, смерти и боли. И мерцающая в полумраке разрушенного храма икона словно предупреждение: держись, комдив, это еще не конец. У тебя еще есть надежда (и Надя), еще есть, за что зацепиться, что вспомнить – маленький островок твоего прежнего мира посреди бушующей стихии. Твоя серебряная река из прошлого.
Но третья часть картины – обитель Духа, и самое суровое испытание, способное сломить даже стальную волю, закаленную противостояниями. Когда один на один оказываешься с… пустотой. Когда видишь до слез знакомый дом, свою крепость, свою собственную Цитадель – но его на самом деле больше нет. Когда стоишь на берегу реки, о которой в адском чаду видел радужные сны, – а она другая. И Котов, на белом коне догоняющий утраченное, уже знает, что догонять ему нечего; только вот знать и принять не одно и то же. Его единственный смысл, последняя соломинка жизни полностью теперь концентрируется на потерянной дочери – и пусть война продолжается, пусть, как в любой русской сказке, нужно выполнить невозможное, лишь бы эта ниточка не оборвалась…
Женщина, пережившая ленинградскую блокаду, сказала однажды, что сейчас – страшнее, чем тогда. Тогда была идея. Было единство как национальная суть, было ясно, за что и зачем. Сейчас, при видимом благополучии все рассыпается и трансформируется в уродливую шутовскую маску, лишенную истинных чувств и эмоций. Мир-перевертыш. Мир бирюлек, завернутых в яркий фантик. Трилогия «Утомленные солнцем» – не ответ, но вопрос: «Во что верите ВЫ»? «Что делаете ВЫ, здесь и сейчас»? Самое время об этом задуматься.
Автор: Александр Кукушкин
На «Цитадель» мы ходили вдвоем, с папой. То есть вообще вдвоем – в зале, рассчитанном на сто человек, кроме нас, никого не было. Это в пятницу второй недели проката, в семь вечера, в накрапывающий дождь, и это на Михалкова. Два человека в зале.
Как в музее.
Там ведь не бывает много людей. Пробегут классом шумные школьники, пощелкают вспышками иностранцы, поулыбаются друг другу парень с девушкой, провинциальный художник повздыхает над чужой удачей, и все. Опять тишина. И шедевры по стенам.