Противостояние
Шрифт:
Наложницы испуганно зароптали, доставляя Сейхан Султан мрачное удовлетворение и, развернувшись, она медленно покинула гарем, держась за ноющую от тяжести будущего младенца поясницу.
Проводив госпожу взглядом, Фахрие-калфа, нахмурившись от ее откровенно жестоких приказаний, все же покорно начала выполнять порученное ей, не обращая внимания на возмущенные возгласы одалисок.
К обеду уже пятеро наложниц были заточены в темницу, а остальные, голодные и изнывающие от жажды, отмывали жирные подносы и грязные тарелки, шили в мастерской,
Утро следующего дня.
В мрачности и прохладе Мраморного павильона, в широких покоях, сидя на высоком стуле, словно на троне, в весьма высокомерной позе, Сейхан Султан с полуулыбкой на устах наблюдала за тем, как настороженный Ферхат-паша подходит к ней ближе, а двери за ним закрывает Зейнар-калфа.
— Султанша, — поклонился паша, сложив руки перед собой в замок. — Вы хотели встречи со мной?
— Верно, — ухмыльнулась в ответ Сейхан Султан, чуть наклонив голову в сторону. — Хотела.
— Почему здесь? — недоумевал мужчина, осматриваясь с опаской. — Мы с вами могли поговорить и в султанской опочивальне.
— В Топкапы даже у стен есть уши, — возразила султанша, запрокинув одну ногу на другую, что по исламским законам мусульманским женщинам, тем более в присутствии мужчин, было запрещено как ужасно вульгарная поза. — Здесь, в Мраморном павильоне мы наедине.
— Так о чем вы же хотели поговорить, госпожа?
— Мои сыновья растут, как и моя власть. Я хочу расширить ее границы. Помоги мне вовлечься в государственные дела и упрочить влияние на другие структуры, помимо гарема. Совет Дивана мне необходим для того, что расправиться…
— Прошу прощения, султанша, — перебил ее Ферхат-паша. — Это невозможно. Вы правите в гареме султана и растите его детей, а я состою в государственном совете империи и участвую в ее управлении. Наши деятельности несоприкасаемы. Я ничем не могу вам помочь.
Скрыв разочарование и обиду, Сейхан Султан лишь ухмыльнулась в ответ, и паша уловил в этом что-то, что обещало проблемы.
— Вы приняли неверное решение, Ферхат-паша. Отныне власть и сила в моих руках. И если вы хотите сохранить за собой должность, которую занимаете, вам придётся подчиниться мне, как и всем в этой империи.
— Я подчиняюсь лишь нашему повелителю, султанша, — сухо ответил тот, не восприимчивый к ее угрозам. — Вы же распоряжаться вольны лишь в гареме.
— Не тебе об этом говорить мне! — вспылила госпожа, но, взяв себя в руки, заговорила более ровным голосом. — Рада была видеть вас, паша. Ступайте.
Провожая его, уходящего, мрачным взглядом, Сейхан Султан приняла на свой счет поражение, которое пошатнуло ее уверенность в себе.
Топкапы. Покои Валиде Султан.
Войдя в открывшиеся перед ней двери, вернувшаяся из Мраморного павильона Сейхан Султан, разочарованная после отказа Ферхата-паши, с непониманием
— Султанша, — поклонилась она, подходя к Эсмехан Султан, которая, переведя на нее взгляд черных пронзительных глаз, поднялась на ноги с ехидной ухмылкой. — Чем обязана вашему визиту?
— Мне стало известно о том, какие зверства ты учинила в гареме, — воскликнула Эсмехан Султан, подойдя ближе к девушке. — Пришла взглянуть в твои глаза и увериться в том, что ты действительно столь бессовестна.
— Бессовестна? — возмущенно переспросила Сейхан Султан, а после перевела взгляд на любопытно смотрящих на них мальчиков. — Зейнар, уведи детей.
— Именно так, — процедила Эсмехан Султан, пронзая ее черными глазами. — Разве можно над людьми так издеваться? Клянусь Аллахом, Топкапы еще не видел таких дьяволиц, как ты!
— Уж поверьте, султанша, видел, — возгоревшись возмущением, жестко ответила Сейхан Султан. — Ваша мать Нурбану Султан по жестокости и алчности всех переплюнула!
Звонкая пощечина настигла Сейхан Султан, и от растерянности она пошатнулась, схватившись за покрасневшую щеку от удара. Эсмехан Султан смерила девушку яростным взглядом, гордо вздернув подбородок.
— О моей матери ты и слова не смеешь произносить, грязная рабыня! Пристало ли тебе ее осуждать? Нурбану Султан была великой женщиной и султаншей, а ты лишь жалкое подобие госпожи, которую из себя строишь.
Задрожав от всеобъемлющего гнева, Сейхан Султан распрямилась, отдернула руку от раскрасневшегося лица и вперила в султаншу тяжелый взгляд, полный ненависти.
— К вашему сведению, султанша, я больше не рабыня. Это в прошлом. Повелитель освободил меня. Отныне я ничуть не хуже вас!
Растерявшись на мгновение, Эсмехан Султан непонимающе взглянула на девушку, злорадно ухмыляющуюся, а после возобладала над собой и ухмыльнулась еще ядовитей, чем прежде.
— Что толку от этой свободы? Предо мной ты — никто! Я — дочь шехзаде Селима и Нурбану Султан, госпожа по праву рождения и по крови. До конца своих дней я останусь султаншей, что бы ни сделала. Ну, а ты, Сейхан? Ты в Османскую империю пришла рабыней. И навсегда останешься рабыней! Стать султаншей нельзя из-за слов об освобождении. Ею лишь рождаются.
Жестко усмехнувшись и глядя прямо в наливающиеся слезами обиды зеленые глаза Сейхан Султан, она, приподняв подол ярко-красного платья, горделиво покинула покои.
Двери с шумом захлопнулись за рыжеволосой девушкой, и Сейхан Султан приобняла себя руками, пытаясь унять дрожь и подступающие слезы.
— Госпожа, — осторожно воскликнула Зейнар-хатун, ставшая свидетельницей ссоры. — Как вы?
— Все они считают меня грязной рабыней… — горько прошептала Сейхан Султан, а после вскинула подбородок даже выше высокомерной Эсмехан Султан. — С меня довольно этих унижений!