Провидица

Цыпленкова Юлия Валерьевна

— Сердечно благодарю за чудесную трапезу и беседу, — сказал советник с улыбкой. — Утром я покину ваш замок. Надеюсь, вы не откажите мне и дадите с собой ваших ратников, человек двадцать-тридцать, думаю, мне хватит.

Гудваль взглянул на королевского посланника исподлобья, чуть заметно поморщился, как мог кривиться скряга, у которого просили милостыню, но все же кивнул и тяжко вздохнул:

— Хорошо. Но пятнадцать ратников, не больше, у меня людей мало.

— Вы очень добры, сайер, — благодарно кивнул советник, делая зарубку в памяти и об этой "любезности" Гудваля.

Фольгер

уже дошел до дверей, когда в спину ему понесся вопрос хозяина замка:

— Служанку для утех прислать?

— Не стоит, — поспешно ответил Годрик, передернув плечами при воспоминании о той, что жизнерадостно предлагала ему себя, беспрестанно подмигивая глазом и потирая широкие грубые ладони. "Повеселимся, благородный ласс? Ох, уж я и полюблю вас…". Бр-р-р.

— Ну как знаете, Рина свое дело отлично знает, утром с ложа с трудом встаешь, — самодовольно отметил Гудваль.

— Как вообще встаешь после этого чудовища, — проворчал Фольгер и удалился в левое крыло, где хозяин отвел ему покои.

Как только за гостем закрылась дверь, Гудваль перестал скалиться и устало вздохнул. Бросив быстрый взгляд на невозмутимую прислугу, все еще стоявшую в трапезной, он направился на выход из залы. У дверей его ждал помощник.

— Все болтливые удалены из этой части замка? — спросил сайер.

— Да, господин, — поклонился мужчина. — Только особо болтливых вы убрали уже давно, остальные будут молчать.

— И все же лучше быть на страже, — возразил Ростан. — Нам сейчас случайности не нужны. Что воины посланника?

— Сидят у леса. Разбили лагерь, еды им вынесли, как вы приказали, сейчас готовят.

— Замечательно, — сайер осклабился и потер руки, представляя недовольство ратников, оставленных за воротами. А если учесть, что это еще и не воины Фольгера, то запас преданности в них и желания идти за советника на смерть должно заметно уменьшиться. — Что делают мои гости?

— Они в покоях благородной лаиссы, — ответил помощник сайера и склонил голову, когда Гудваль прошествовал мимо.

Сайер направился в правое крыло, где жил сам, и где он разместил Корвеля и лаиссу Альвран. Поднялся по лестнице и ненадолго остановился, в задумчивости потирая подбородок, вспоминая недавний переполох, устроенный князем. После усмехнулся и тряхнул головой.

— Вот тебе и безжалостное чудовище, — негромко произнес мужчина. — Ягненок, как есть ягненок. Такая маленькая пичужка, а льва укротила, надо же…

Вновь усмехнувшись, Гудваль закончил подъем и направился к покоям лаиссы Альвран. Картина, представшая сайеру, заставила его вновь усмехнуться, правда, свою ухмылку он спрятал и подошел к столу, за которым что-то писал князь. Недалеко от него сидела в кресле Катиль. Ноги ее были заботливо прикрыты покрывалом, в руках лаисса держала книгу, но взгляд, украдкой брошенный на Корвеля, Ростан успел заметить. Ведиса пошевелила кочергой дрова и села на низкую скамеечку, вернувшись к рукоделию, которым занималась все это время.

— Какова идиллия! — воскликнул Гудваль. — Кажется, сейчас из соседней комнаты прибегут дети и полезут к отцу на колени, или же обнимут матушку.

Катиль, улыбнувшаяся

было, вдруг помрачнела, отложила книгу и ушла, сославшись на головную боль. Гален проводил девушку пристальным взглядом и обернулся к сайеру, еле сдерживая гнев.

— Что я такого сказал? — изумился Ростан.

— Ничего такого, что стоило говорить, — ответил хмурый князь и отложил перо. — Как там Фольгер?

Сайер уселся в противоположное кресло и снова посмотрел на закрывшуюся за лаиссой дверь, но настаивать на объяснениях не стал. Потянувшись всем телом, Гудваль бросил взгляд на то, что писал Корвель, и, наконец, ответил:

— Поутру уберется из замка. Я его в твой удел отправил, сказал, что следы туда ведут. Пока он там рыскать будет, вы спокойно в горы уйдете. Кстати, мне пообещали Туманную лощину, — осклабился Ростан. — Соврал, конечно, змей, но хоть кто-то на этот несчастный клочок расщедрился..

Корвель усмехнулся.

— Лис, — добродушно обозвал Ростана князь. — Своего не упустишь?

— Не-а, — жизнерадостно мотнул головой сайер. — Старые карты…

— Святые, лишите его языка! — воскликнул Гален, вскидывая руки к потолку.

— Нет, Корвель, ты же даже не желаешь смотреть, а я правду говорю! — возмутился Гудваль. — Идем, я ткну тебя носом!

— Как же ты меня извел этой лощиной, — простонал князь. — Отстань, Гудваль, и я не сверну тебе шею.

— Карты посмотришь? — упрямо вопросил сайер.

— Да! — рявкнул Корвель и поднялся с места. — Но после этого ты больше никогда не произнесешь этих ужасных слов — Туманная лощина.

— Хорошо, — покладисто согласился Гудваль, — мы можем переименовать лощину. Например, лощина Ростана, как тебе? Нет, Ростанова лощина. Звучит как, а?!

— Отвратительно звучит, — рассмеялся Гален.

— Чтоб ты понимал, — насупился Гудваль и направился к двери. — Но карты ты обещал посмотреть. Шесть лет уж уговариваю, — мужчина укоризненно покачал головой и покинул покои лаиссы Альвран.

Гален подошел к дверям, за которыми скрылась Катиль, хотел было постучаться и пожелать ей доброй ночи, но услышал тихий всхлип и замер с занесенной для стука рукой. За дверями воцарилась тишина, но князь так и не решил, что делать дальше. Войти, чтобы удостовериться, что лаисса расстроена неосторожными словами Гудваля, и попытаться успокоить ее, или же уйти, не тревожа девушку своим вниманием.

— Кати, — все-таки позвал лаиссу Корвель. — Я ухожу, доброй ночи.

— Доброй ночи, Гален, пусть Святые охраняют ваш сон, — отозвался приглушенный голос Катиль.

— Пусть Святые хранят вас… воробышек, — тихо произнес князь и удалился, так и не решившись заглянуть за закрытые двери.

Катиль прислушалась к удаляющимся шагам, промокнула одинокую слезу и снова устремила взгляд в окно. Только что она выиграла очередную битву с самой собой, доказывая в который раз, что дар Святых нужно принимать с благодарностью и не роптать на выпавшую ей судьбу. К ее отчаянию, победа давалась Катиль все тяжелей, а уговаривать себя, что она мало что потеряла, что дар значительней какой-то там любви и рождения детей, становилось совсем непросто.