Проза и публицистика
Шрифт:
– Следовательно, вы сами говорите об исключениях,– заметил он нарочно вяло, чтоб продолжить ее восхитительный пыл.
– Поймите же, ради бога, поймите, что тут говорится совсем не об исключениях каких-нибудь! – сказала она с особенным жаром, прикладывая правую руку к груди: – тут просто речь идет о такой женщине, которая захочет!
– Но ведь такая женщина и будет исключение,– сказал Андрей Александрович по-прежнему.
– Да с чего же, скажите, вы назовете ее исключением, если за ней не будет никаких особенных талантов,
– Все равно: одна уж такая воля делает ее исключением.
– Да вздор же – не делает! Воля есть у каждого, и каждый может развить ее, как ему угодно; но не всякому дается исключительный талант, как бы он ни развивал свои способности!
– Пусть будет по-вашему, но я предложу вам только один вопрос.
– Предложите.
– Вы сказали, говоря о независимости, что достигнуть ее может всякая женщина, кто бы она ни была: стало быть, по-вашему выходит, что и простая, например, крестьянка тоже может быть независимой, если захочет?
– Само собой разумеется, что может. Что за странный такой вопрос!
– В таком случае, уж позвольте мне таки предложить вам и еще два вопроса в том же роде.
– Предлагайте.
– Вы на земле живете? – спросил Аргунов.
– На земле,– улыбнулась она.
– И не с неба упали? – спросил он снова, тоже улыбаясь.
– Нет, не с неба, кажется...
Опять они оба тихо засмеялись.
– Ну, так если вы действительно живете на земле и не с неба упали, то должны знать не меньше моего, что простая крестьянка не поймет даже и самого вашего слова: независимость! – сказал Андрей Александрович с улыбкой.
– Да ей и не нужно совсем понимать этого слова, – у ней найдется другое, лучшее, простейшее, которое она понимает, это – именно слово – воля!
Аргунов не мог удержаться и расхохотался самым ребяческим образом.
– Что же вас насмешило так? – спросили у него серьезно и без улыбки.
– Виноват! – ответил Андрей Александрович, стараясь всеми силами удержаться от смеху, который так и подступал к нему.– Да ведь простая крестьянка и этого простого слова не понимает так, как мы с вами его понимаем! – заключил он, овладев наконец собой.
– Вы смеетесь, между тем как сами совершенно не поняли того, что я сказала! – заметили ему с маленькой досадой,– а я сказала, кажется, очень ясно, что всякая женщина, кто бы она ни была, может быть независима, если разумно захочет этого... Скажите же вы мне теперь: разве может кто-нибудь разумно захотеть воли, не понимая ее истинного смысла? Вы, может быть, можете?!
"Сердитая какая, бестия!" – подумал Аргунов и сказал:
– Но растолкуйте мне, пожалуйста, кто же или что разовьет простую крестьянку до такого понимания?
– Это уже не наше с вами дело, а ее: мало ли что бывает в жизни!
– А все-таки, по-моему...– хотел было возразить Андрей Александрович.
Но в эту самую минуту вошла Русанова. Она принесла на подносе
– Здравствуйте, барин!
Аргунов поздоровался с ней рукой.
– Да! Ведь вы уж знакомы, кажется? – заметила ему вскользь хозяйка, указав глазами на Русанову и как-то особенно мило обрадовавшись их рукопожатию.– Что так долго, Маша? – обратилась она ласково к вошедшей.
– Извините, барыня,– начала было та.
Но хозяйка остановила ее нежным упреком, покачав головой:
– А помните, Маша, что я вам говорила на той неделе в среду?
Русанова заалелась как маков цвет.
– Простите уж меня на нонешний-то раз! Забыла! – сказала она покорно, но с достоинством своего рода.
– Ну, хорошо, так и быть, прощаю,– будто ради гостя! – рассмеялась хозяйка.– Приносите же вы нам теперь стаканчики, Маша! – попросила она.
Русанова вышла.
– Что это вы заметили ей про среду на той неделе? – спросил Аргунов у хозяйки, воспользовавшись этой минутой:– не секрет?
– Любопытный вы какой! Нет, не секрет. Я никак не могу приучить ее называть меня и всякого по имени и в ту среду прибегла к решительной мере, то есть объявила ей, что за каждую такую ошибку – не буду: во-первых, учить ее на другой день, а во-вторых, не стану говорить с ней целое утро: она ко мне так привыкла и так любит учиться, что это ей покажется очень тяжело.
– Так вы и ее учите?
– Да, уделяю ей каждый день полчаса времени.
– Чему же вы ее учите?
– Всему понемножку, как придется...
– И она делает успехи?
– Большие даже.
– А как она вас называет по своему-то?
– Вы слышали: "барыней" называет, а вас – "барином". Я, надо вам сказать, не могу слышать равнодушно этих названий!
– Скажите мне еще, пожалуйста, вы как узнали, что мы с ней уже знакомы?
– Да она мне сама рассказала про вашу встречу, как пришла; признаюсь даже вам: когда вы постучались и я с вами заговорила – я как-то сейчас догадалась, что вы именно тот самый и есть господин, который платит по рублю за перевоз в один конец, – улыбнулась лукаво хозяйка.
Андрей Александрович покраснел.
– У меня мелких не было,– сказал он.
– Зачем вы покраснели и как будто оправдываетесь? Неужели вам стыдно того, что вы добрый человек? – заметили ему ласково.
Аргунов промолчал; но в душе он погордился этой скромной похвалой, как никогда еще ничем не гордился.
– Я со всеми внимательна, но особенно внимательна с теми, кто хорош с моей Машей,– сказала молодая женщина, не дождавшись его ответа.
– Муж у нее такой молодец, что просто любо посмотреть: они мне ужасно понравились, как я переезжал сюда,– выразил свое мнение Андрей Александрович.