Прожорливое время
Шрифт:
На бюро стояли две пожелтевшие фотографии в общей серебряной рамке.
— Кто это? — спросил Томас.
— Мои grand-p`ere, — улыбнулся Тивари, разглядывая стройного молодого мужчину с давно вышедшими из моды усами и толстой сигаретой. — Мой дед. Этьен Тивари. Он умер еще до моего рождения…
— Нет, — остановил его Томас. — Тот, другой, который военный.
Это был высокий мужчина в форме офицера британской армии времен Первой мировой войны.
— Не знаю, — сказал Тивари. — По-видимому, друг моего деда. Вероятно, его часть стояла здесь во время войны. В этих местах повсюду были понастроены бараки. Солдаты использовали подвалы, чтобы укрываться от… от бомб?
— Снарядов.
— Да, так. Здесь везде были окопы. Бои шли в этих местах в течение почти
— Но этот человек, снятый вместе с вашим дедом, на двух фотографиях выглядит по-разному. Даже оба они, — указал Томас. — На этой у него волосы длиннее, а тут нет усов. Значит, их знакомство продолжалось довольно долго.
— А почему еще эти фотографии сохранились у нас в семье? — Говоря, Тивари изучал рамку сзади. — Может быть, вы попробуете? — спросил он, протягивая снимок Найту. — Мои пальцы уже не такие сильные и уверенные, как прежде.
Отогнув два зажима, Томас вытряхнул из рамки кусок картона, обклеенный черным бархатом. На одной фотографии сзади ничего не было, но на другой сохранилась выцветшая надпись, сделанная карандашом: «Monsieur Etienne Tivary avec son ami, Captain Jeremy Blackstone, Janvier 1918». [36]
36
Мсье Этьен Тивари со своим другом капитаном Джереми Блэкстоуном, январь 1918 года (фр.).
Томас узнал улыбающегося англичанина. Это же самое лицо смотрело на него с написанного маслом портрета, висящего над камином в гостиной Даниэллы Блэкстоун. Теперь он знал историю пропавшей пьесы, то, как она попала во Францию, а через триста лет вернулась в Англию. Круг наконец замкнулся.
Глава 57
Конечно, полной уверенности у него не было, но все же Томасу казалось, что он наконец вырвался вперед, обогнав в том числе и тех, кто раньше его вышел на подвалы «Демье», поскольку эти люди по-прежнему считали, что пьеса там. Найт понятия не имел, каким образом дед Даниэллы Блэкстоун впервые увидел утерянную пьесу и почему он в конце концов забрал ее к себе домой, в Англию. Был ли это дар от семейства Тивари, возвращение работы классика английской литературы на родину через человека, которого они успели близко узнать и полюбить? Или же британский офицер попросту спер книгу? Томас не мог это сказать, а поскольку всех свидетелей тех далеких событий уже не осталось в живых, было сомнительно, что данный вопрос когда-либо получит определенный ответ.
Найт позвонил Куми с телефона цвета слоновой кости, стоявшего в кабинете Тивари, чтобы сообщить ей, что возвращается в Англию. Она может приезжать к нему туда, если считает, что перенесет дальнюю дорогу.
— Я посплю в самолете, — сказала Куми. — Если честно, уже с нетерпением жду этого. Бокал вина. Тишина. Два-три совершенно глупых фильма. Все будет замечательно.
— Я могу встретить тебя в аэропорту.
— Лечу с пересадкой до Бирмингема. Сейчас сообщу тебе все подробности.
Положив трубку, Томас дал Тивари координаты пансиона в Кенильуорте, после чего вернулся к себе в гостиницу. Возможно, в какой-то момент местная полиция захочет с ним поговорить, но пока что она не знала его имени. Найт не мог рассказать ничего существенного, поэтому ему хотелось надеяться, что он успеет вернуться в Англию до того, как о нем начнут спрашивать. Позвонив Полински, Томас оставил краткое изложение того, что с ним случилось, в ящике речевой почты, радуясь тому, что ему не пришлось выслушивать ее скептические замечания.
Найт не знал, как относиться к Тивари. Французский винодел произвел на него впечатление порядочного
Вероятно, никто не хочет усугублять убийство одного американца обвинениями в нападении на другого…
Да, это тоже. Томас рассудил, что ему следовало бы рассказать все местной полиции, но его слишком сильно тянуло назад, в Кенильуорт. Он не мог вынести мысль о том, что придется сидеть в каком-то местном полицейском участке, стараясь на деревянном французском объяснить историю пропавшей пьесы и двух убийств, совершенных в Чикаго. Найт поговорит с британской полицией, и Полински, конечно же, очень захочется на него наорать, но с этим можно будет разобраться позже. Пока что Томас мчался вперед. Его мысли крутились почти так же быстро, как колеса взятого напрокат «пежо», который вез его в Кале, к Ла-Маншу. В дороге Найт думал о Тивари, вспоминал его умные, лучащиеся глаза, старомодное обаяние, и ему хотелось верить, что этот человек на самом деле такой, каким кажется. Разумеется, демонстрация наполовину пустой папки могла быть лишь спектаклем, направленным на то, чтобы пустить Томаса по ложному пути, а утерянная пьеса Шекспира на самом деле преспокойно лежала в сейфе, где ее и оставили.
Но в таком случае зачем вообще показывать папку? Тивари ничего не выиграл, предъявив новые свидетельства того, что пьеса действительно когда-то находилась в его семье. Если она не объявится где-нибудь в другом месте, то папка рано или поздно неизбежно приведет Томаса или кого-то еще обратно в замок Демье. Конечно, быть может, Тивари просто пытался выиграть время, уверенный в том, что сумеет обналичить свою тайну до того, как Найт вернется…
Если, возможно, вероятно…
Мысли крутились у Томаса в голове, вопросы гонялись друг за другом, разветвлялись на новые, как тоннели в подвалах «Демье». Но он не убирал ноги с педали газа, поскольку нутром был уверен, что пьеса покинула страну, где жили ее вымышленные персонажи, и вернулась на родину автора. Про Даниэллу Блэкстоун можно было сказать многое, но нужно оказаться полной дурой, чтобы заявлять об обладании книгой, точное местонахождение которой неизвестно. Ее дед привез утерянную пьесу домой. Иного не могло быть.
Мимо мелькали дорожные указатели с названиями населенных пунктов. Везде, где Томас сворачивал с автострады, он замечал военные мемориалы. Они были повсюду. Ему уже приходилось видеть целые поля каменных крестов и звезд, но эти местные памятники обладали ничуть не менее сильным воздействием, по крайней мере, после того, как становилось понятно, до чего же их много. В первом сражении на Марне англо-французские войска одержали знаменитую победу, остановили германское наступление недалеко от Парижа. Отчасти это произошло благодаря шестистам реквизированным машинам парижского такси, которые перевезли на фронт десятки тысяч солдат. В ходе битвы погибло пятьсот с лишним тысяч человек, почти в десять раз больше, чем Соединенные Штаты потеряли за всю Вьетнамскую войну. Каким бы огромным, выходящим за рамки человеческого воображения ни казалось данное число, на самом деле это было лишь начало. Сражение на Марне настолько истощило силы обеих сторон, что после него они смогли только зарыться в окопы и в течение следующих четырех лет заваливать друг друга снарядами вдоль всей линии почти неподвижного фронта. Солдаты месяцами сидели в окопах, кишащих крысами и заразными болезнями, нередко затопленных водой, в ожидании того, когда неприятель выпустит на них отравляющие газы или обрушит тысячи фугасных снарядов. Потом начиналось наступление, солдаты взбирались на стенки окопов в противогазах, с винтовками с примкнутыми штыками, под кинжальный огонь вражеских пулеметов. Это был такой ад, какой только мог представить себе Томас.