Прозрачный старик и слепая девушка
Шрифт:
— Сейчас — перерыв, а через пару часов будет теоретический курс оптики.
Фейнне потянулась.
— Мне нравится оптика. Хотя вряд ли я сама смогу летать.
— Я бы не был в этом так уверен, — отозвался Элизахар. Он обтер лицо рукавом и вздохнул.
— Слепые не летают, — повторила Фейнне. — Чтобы летать, нужно видеть лучи.
— Или чувствовать их. Если бы вы захотели, я мог бы научить вас и фехтованию. Противника совершенно не обязательно воспринимать зрением.
— Вы позволите? — прозвучал голос Эмери.
Элизахар
— Меня зовут Эмери, — добавил молодой человек.
— Давайте пройдемся по саду, — предложила Фейнне. Она встала, взяла Элизахара за руку и добавила: — Может быть, ты и прав. Например, красоту этого сада я ощущаю, хоть и не могу ее видеть.
— Красота вещественна, — сказал Эмери. — Она длится и за пределами зрительного восприятия. Точно так же, как глухой может воспринимать музыку, если только он остаточно чуток к вибрациям воздуха.
Фейнне наморщила нос.
— Вы были вчера в кабачке? — обратилась она к Эмери.
Сад обступал их теперь со всех сторон. Эмери закрыл глаза, пытаясь представить себе, каким предстает буйная роскошь этого сада слепой девушке, и разнообразие пряных запахов на миг оглушило его.
— Госпожа Фейнне спросила вас, были ли вы вчера в кабачке, — тихонько напомнил Элизахар.
Эмери открыл глаза.
— Простите, я... замечтался. Да, был, конечно.
— И видели этого... исчезающего человека? — продолжала допытываться девушка. — Прозрачного?
— Видел...
Фейнне остановилась, подставила лицо взгляду Эмери.
— Элизахар встречает его уже второй раз, — сказала она. — Вот что странно. Только никому не рассказывайте, а то будут смеяться.
— Почему? — удивился Эмери. — Прозрачный человек — это таинственно и интересно. Весьма романтично. Здесь все приходят в неописуемый восторг от подобных вещей.
— Да, но не в тех случаях, когда волшебные призраки являются телохранителям, — вмешался Элизахар.
— Возможно, это имеет какое-то отношение к вашей работе, — сказал ему Эмери.
— Вот и вы насмешничаете, — заметил Элизахар.
Эмери хотел было возразить, но прикусил губу, вовремя сообразив, что Элизахар, кажется, прав.
— Ну, может быть, и насмешничаю, — сознался Эмери. — Но самую малость. И без всякой злобы.
Элизахар хмыкнул. Эмери вдруг подумал, что телохранитель — человек довольно смешливый.
— Ладно, смейтесь, — сдался Элизахар. — Если вы действительно друг, то... потешайтесь себе на здоровье.
— Вы расскажете, как видели призрак впервые? — спросил Эмери.
Фейнне остановилась, пробегая невесомыми пальцами по тяжелому цветку, качавшемуся на самом кончике длинной ветки.
— Какого он цвета? — спросила она.
— Светло-лилового, — ответил Эмери.
— На что это похоже?
Эмери задумался.
Фейнне коснулась плечом его плеча.
— Я не вижу от рождения. Не смущайтесь, выдумывайте самые
— Светло-лиловый похож на музыку флейты, — сказал Эмери. — Отдаленной флейты. Даже не пастушеской, а армейской, под которую маршируют. Но только чтобы она непременно чуть-чуть фальшивила. Знаете, такое неопределенное, слегка размазанное звучание.
— А красный? — тут же спросила Фейнне.
— Горящая на солнце медная труба, — ответил Эмери. — Громкий, чистый, полнокровный звук.
Фейнне вздохнула.
— Здесь ведь бывают концерты? — спросила она.
— Случаются... Только играют плохо.
— А вы?
— Я вообще не играю, — сказал Эмери. — Только слушаю.
Эмери действительно никогда не прикасался к клавикордам при посторонних. В противном случае могла бы возникнуть неловкая ситуация — ведь Ренье играть не умел.
— А мне кажется, вы музыкант, — сказала Фейнне. — Нарочно врете, чтобы вас не просили выступить. Наверное, и на концерты ходите редко.
— Почти никогда, — согласился Эмери. И перевел разговор на тему, которая интересовала его куда больше: — Так что с этим прозрачным человеком?
— Расскажи ему, Элизахар, — попросила Фейнне.
Телохранитель остановился возле высокого, стройного дерева, положил ладони на теплую кору — точно в трудную минуту искал поддержки у доброго друга.
Мгновение он колебался, а затем решился и начал:
— Это произошло, когда мы направлялись в Академию, приблизительно на полпути. Прямо на дороге. Лошади неожиданно начали беситься, ржать, отворачивать с дороги, как будто что-то их пугало. Но там ничего не было. Пусто. Я несколько раз подъезжал к тому месту, чтобы убедиться.
— А ваша лошадь тоже боялась?
— Моя — тоже... Даже пыталась меня укусить. — Элизахар кивнул. — Да и мне было не по себе, признаться.
— А госпожа Фейнне — она что-нибудь чувствовала?
Девушка быстро ответила:
— Конечно, я должна была ощутить нечто. Но... ничего. Глупо, правда?
Эмери пожал плечами.
— Термин «глупо» в данном контексте звучит некорректно, — объявил он, и все трое рассмеялись.
Элизахар глянул на Эмери с благодарностью за эту передышку в рассказе. Было очевидно, что вспоминать происшествие ему не просто неприятно — трудно, как идти, продираясь сквозь густые заросли.
— Чтобы быть кратким, — сказал Элизахар, собравшись с духом, — на дороге ничего не оказалось, но лошади пугались. Затем из леса вышел тот человек. Он несколько раз пытался ухватиться за гриву моей лошади, но пальцы его соскальзывали и падали. Раз за разом. Как гребень. Лошадь чуть с ума не сошла. Не знаю, как она меня не сбросила. Наконец он перестал это делать, посмотрел на меня и сказал: «Береги госпожу». А потом пропал. Как не было.
— И никто больше этого старика не видел! — добавила Фейнне.