Прозрение. Том 2
Шрифт:
В какой-то момент я вдруг чётко, словно на экране, увидел перед внутренним взором лицо Локьё.
Напрягся, сбился с дыхания и… потерял контакт.
Снова качнул условный маятник и снова, словно бы прямо на сетчатке, возникло пятно, оживающее знакомыми чертами.
Сосредоточиться на контакте я не сумел. Только ощутил — эрцог мысленно рядом со мной. Его более отработанное движение медленно, но неумолимо включало мой неумелый ритм в другой — тяжёлый, пульсирующий, вытягивающий жилы.
И
Голова закружилась, боль ударила в висок, и я раскрылся, принимая её. Даже не поморщился: ничего, боль я могу терпеть долго.
И вдруг заметил, как вспух нервничающий Эйгуй!
Ага, значит, алайцы начали воздействовать на нас с Мерисом. Эффекта ожидали совсем другого? Ну, извините.
Под черепом у меня пульсировало, однако контроля над происходящим я не потерял.
Мерис же вообще выглядел как огурчик. Генерал — тот ещё шутник. Или в башке у него есть категорически запрещённые биоимпланты, или… его пока просто не трогают.
Его подпись нужна, это я тут опасный балласт. Но я — совсем не лейтенант Шэн, к сожалению. Похожая внешность, но совсем иные мозги. А у каждых мозгов своя электропроводимость нейронов. Обидно, да?
Эйгуй уткнулся в зелень стола, глянул на меня искоса, опять уткнулся.
Пытается перенастроить свою «машину»? Без параметров моего мозга — это развлечение до завтрашнего утра.
Я взирал расфокусированно, но от того не менее сосредоточенно. И когда уловил очередную попытку воздействия, «качнул» зал со всей накопившейся инерцией.
Меня никто этому не учил. И очень трудно было бы объяснить сейчас, как и что я делаю.
Умение пришло само — вырастая из случайного опыта и отрывочных знаний, будто очередной пазл вдруг заставил сообразить, что за картинку собирает ребёнок.
Эйгуй скукожился в кресле, его посеревший лоб покрылся каплями пота. Реальность давила на него, плющила, вытягивала нервы.
Я не обманулся радостью и не сбился с ритма, а планово откатился назад, чтобы снова вынести волю в тяжёлом размерном качании маятника.
Эйгую становилось всё «веселее». Глаза министра затянуло плёнкой, он неловко ухватил стакан и опрокинул его на бумаги.
Зелёненький телохранитель пискнул, подскочил к Эйгую. Один из алайских генералов нехорошо зыркнул на Херрига, но тот был невозмутим в непробиваемой имперской тупости.
Он даже представить себе не мог, что параллельно совещанию в зале происходит что-то ещё. Невидимое для него, но очень опасное.
Эйгуй оттолкнул телохранителя и не мигая уставился на меня.
Я не принял дуэли и продолжал «раскачиваться», раскидав восприятие по максимально возможному объёму.
— Пока мы ожидаем командующего армией Юга лендсгенерала Макловски, предлагаю
Амплитуда маятника нарастала медленно, но неотвратимо, и алайский министр правильно оценил ситуацию. Медлить он больше не мог.
— У меня есть свидетель, — зарычал Эйгуй, перебив докладчика. — Свидетель того, что никакого лендслера вы не дождётесь!
В зале стало тихо. Не в плане внешнего шума, наоборот — защёлкали растерянные алайцы и загомонили наши. Но тишина возникла внутри движения, поглотив накатывающуюся «волну».
Когда сталкиваются два агрессивных эгрегора человеческих групп, вспыхивает конфликт и между его носителями.
Если в увольнительной две группы разгорячённых спиртным бойцов столкнутся в баре, между ними легко вспыхнет искра, и драки скорее всего не избежать.
Но там эгрегоры «качаются» беспорядочно.
А вот когда за разнонаправленным движением стоит воля умелых двуногих, опытных и умеющих держать эмоции в узде, при столкновении эгрегоров вы попадёте в глаз урагана, и наступит штиль.
Ответный накат поглотил мою волну, и вся воля в зале угасла.
А потом стальные створки дверей разошлись с утробным ворчанием, и в зал вступил неудавшийся регент дома Аметиста Ингвас Агосдел Имэ.
Он выглядел отдохнувшим.
Но… кем нужно быть, чтобы расслабиться в алайских гостях?
Тут ты или жрёшь с ними человечину, или воля твоя родилась задолго до тебя самого, в прошлых ещё поколениях. «И ты тот, кто тебе суть».
Может, я не очень точно перевожу сейчас с экзотианского, но именно этой фразой отражают подобное состояние духа в эйнитских философских трактатах.
Азъ есмь. Состояние осознания себя в бытии.
Я улыбнулся, и губы мои не дрогнули.
Тяжёлая, тёмная радость Имэ столкнулась с моей радостью, прокатилась по залу и ещё долго затухала, отражаясь от толстых стен.
Мне не нужны свидетели.
Свет мне свидетель и Тьма.
Нет у меня добродетелей —
Из сводящих с ума.
Я вдруг понял его, Рогарда, гада этого и провокатора.
Сейчас, в водовороте воль, своей и Имэ, я на миг перестал быть человеком.
Не ощущал ни собственного страха, ни жалости к себе подобным. Стал живой смертью. Свет и Тьма во мне стали всего лишь приливами и отливами свободной воли.
Я был свободен в себе, но это же избавляло меня от всего людского.
Потому что человек — это и жалкое слабое тело, и переживания, страхи, и маленькая любовь.
А вот большая любовь не ведает жалости.