Пружина для мышеловки

Маринина Александра

– Я понятия не имею, что он считал, но могу вам сказать, что Олеся – самая обычная молодая женщина, в ней нет ровным счетом ничего особенного, такого, из-за чего мужчина нашего возраста может потерять самообладание. Она, безусловно, не уродина, но и не фотомодель. Самая обыкновенная, таких тысячи, миллионы.

Я влез на чужое поле, задавать вопросы об отношениях Ситникова с невесткой мне никто не разрешал, поскольку я не являюсь члены следственно-оперативной группы. Я пришел сюда только для того, чтобы поспрашивать о Елене Шляхтиной и о семидесятых годах. Конечно, мне нужна была легенда, объясняющая мой

интерес к той давней истории, но пора и честь знать. Прочь из современности, участковый Дорошин! Твое место – в семьдесят пятом году, вот туда и шагай.

– Вернемся к Шляхтиной, Лев Александрович. Вы знали, что у нее был брат?

– Брат?!

Пожалуй, изумление его было более чем искренним. Значит, и он тоже этого не знал, как и Майя Истомина. Да, Лена Шляхтина умела хорошо маскировать свою жизнь. Интересно, а Ситников знал о брате? Или даже он не знал, хотя Лена и спала с ним?

– Да, родной брат, Михаил. Не знали?

– Впервые слышу. Лена никогда о нем не упоминала.

– Значит, о том, что он покончил с собой, вы тоже не знали?

– Покончил с собой?! Когда?

– Тогда же, за несколько месяцев до смерти Елены. Может быть, вы заметили какие-то изменения в ее поведении, ведь она должна была переживать из-за самоубийства брата. Вспомните, Лев Александрович.

Он задумался, при этом выражение недоумения словно застыло на его лице.

– Нет, не могу сказать… Знаете, я вспоминаю, что примерно за полгода до смерти Лены мы перестали встречаться все вместе…

– Почему? Что-то случилось?

– Да нет, ничего особенного не случилось, просто перестали – и все. Со Славкой я встречался так же часто, как и прежде, а вот Лена перестала с ним приходить. Слава говорил, что у нее нет времени, что она собирается снова подавать на творческий конкурс и каждую свободную минуту тратит на то, чтобы работать над рукописями. Она ведь собиралась поступать в Литературный институт или на факультет журналистики, хотела стать писателем.

– Да, – кивнул я, – я знаю. Получается, перед смертью вы ее не видели.

– Не видел.

Это объяснимо. Шляхтина завершила свой страшный опыт наблюдения за братом-убийцей и теперь готова была доводить свои дневниковые заметки до качества рукописи. Что же произошло с ее братом? Я так и не узнал, действительно ли он покончил с собой или ему помогла сестра. И одна ли она ему помогала. А что, если ее помощником был Ситников?

– Наверное, Вячеслав Антонович скучал без своей подруги. Вы-то, наверное, испытывали облегчение, когда Елена перестала приходить на ваши встречи, учитывая, что между вами все-таки кошка пробежала, а вот Ситникову должно было быть грустно без нее. Да?

– Да, ему ее очень не хватало, это было заметно, – согласился Аргунов. – Я думаю, он, конечно, приврал, когда говорил, что совсем не любит Лену. Другой вопрос, что она его не любила, во всяком случае, она хотела выйти замуж за кого-то другого. Но он с этим смирился и делал вид, что все в порядке, даже бравировал этим. Но в глубине души он страшно переживал и очень тосковал по ней. Он даже изменился, стал каким-то… тяжелым, что ли, темным.

– Так она что же, и с ним не встречалась?

– Нет, что вы, они встречались, только не так часто, как раньше. И без меня. Ну, вы понимаете…

Похоже, проблему

с братом Михаилом Елена Шляхтина решала все-таки не в одиночку. Очень интересно. А кто же потом решил проблему с ней самой? Уж не Ситников ли Вячеслав Антонович? Он – работник горкома комсомола, ему нужно делать карьеру, и свидетели грязной истории с Михаилом Шляхтиным ему не нужны. Ах, как складно выходит!

– Вы не знаете, при каких обстоятельствах Вячеслав Антонович познакомился с Еленой? Вы при этом присутствовали?

– Нет, это было какое-то случайное знакомство, совсем случайное. Славка что-то рассказывал, но я запамятовал, это так давно было… Кажется, он был на бюро райкома в каком-то районе Москвы, вышел на улицу, с кем-то курил, а мимо проходила девушка, и оказалось, что тот, с кем Славка стоял, ее знает… Что-то в этом роде. Но деталей я не помню, да я их и не знал.

С кем-то стоял. Ну ясно, с кем он стоял, выйдя на улицу после заседания бюро райкома ВЛКСМ. Со своим закадычным другом Юрой Забелиным, хорошим оперативником и активным общественником, членом бюро райкома, как мне доложила его матушка Инесса Иннокентьевна. Неужели и вправду Аргунов не был в те годы знаком с Забелиным? Похоже, что так.

– И ваш друг сразу влюбился в Шляхтину?

– Ну, этого я не знаю. Слава познакомил меня с Леной, когда у них уже все… состоялось.

– Понятно. А что вы мне можете рассказать о гибели Елены? Вам что-нибудь известно о том, как это произошло и почему?

– Мало что. Только то, что рассказал Слава. Лена покончила с собой, бросилась с крыши многоэтажного дома и разбилась.

– А причины? Ситников что-нибудь говорил о причинах?

– Он сам толком не знал, они же в тот период виделись совсем редко. Он думал, что она в очередной раз не прошла творческий конкурс и не смогла пережить эту неудачу. Но теперь, после того, что вы мне рассказали, я начинаю понимать… Если у нее незадолго до этого погиб брат, это же была огромная травма для нее, и это горе она несла одна, ни с кем не делилась…

– Почему вы думаете, что Елена ни с кем не делилась? – перебил я.

– Ну как же, она ведь даже Славе об этом не сказала. А кто мог для нее быть ближе Славы?

– Значит, вы уверены, что Ситников о смерти брата тоже не знал?

– Нет, конечно, конечно, не знал, – уверенно ответил Аргунов. – Иначе он обязательно бы мне сказал об этом. Обязательно. Он не мог мне не сказать, ведь мы были очень близкими друзьями, мы всем делились друг с другом. А он говорил только о том, что Лена работает над рукописями, готовится к конкурсу… Нет, он совершенно точно не знал.

Нет, Лев Александрович, ваш друг совершенно точно знал. Теперь я в этом уверен. Он знал, что Михаил Шляхтин умер, более того, он знал, отчего и при каких обстоятельствах он умер, и именно поэтому молчал.

Мы поговорили еще немного, я задал несколько уточняющих вопросов, поблагодарил Льва Александровича за обстоятельную беседу и встал.

– Погодите, – вдруг остановил меня Аргунов. – Я все-таки не понял, какое отношение наш разговор имеет к покушению на Вячеслава?

Он снова стал напряженным и враждебным, причем перемена эта была мгновенной и непредсказуемой, и это тоже делало Аргунова похожим на тех, кто подсознательно уже принял решение, но еще не осознал его.