Прячтесь! Будет ограбление!
Шрифт:
— Ничего. До утра еще далеко.
Поразмыслив, Глебов моментально нашел в плане друга слабое место.
— А что помешает Давыдову проверить, жив он или нет?
— Тогда… тогда нужно сделать так, чтобы он ненадолго исчез. Сначала вырубим, обмажем кетчупом, сфотографируем, а потом похитим его. Ну, как вам идея?
— Как-то не очень, — признался Глебов. — Но других нет. Поэтому сделаем так.
Настороженно прислушиваясь к звукам из-за дверцы, Гоша прошипел:
— Заткнитесь, парни! Он здесь!
Переполошившись,
Из колонок стереосистемы донесся громкий гнусавый голос переводчика:
— Советский метод эффективней… Я так рад, что успел рассказать тебе о правах человека… Твик, извини за руку, но с этими дверными косяками надо быть поосторожней…
— Парни, приколитесь! — прошептал Покровский, направив фонарик в сторону от себя. И круг света от него осветил электронный кодовый замок на дверце вмурованного в стену сейфа.
В сложившейся ситуации радовало одно — было не так скучно, как могло бы оказаться для троих молодых людей, укрывшихся в шкафу от хозяина дома, в который они проникли. Синявкин смотрел «Красную жару», и парни занимались тем, что вслушивались в искрометные диалоги Шварценнеггера и Белуши, подмечая для себя интересные реплики.
Однако полчаса, проведенные в напряженном ожидании, когда же хозяин дома наконец отправится на боковую, несколько сказались на их нервной системе.
Сняв шлем и задрав маску, Шутов сидел и легонько бился затылком о стену.
— Да что ему не спиться-то? Сколько можно? Ему скоро вставать. Давай-давай, иди в кроватку.
— А может, он заснул? — догадался Глебов. Встав на четвереньки, он пробрался под одеждой к дверце и чуть отодвинул ее: над спинкой дивана торчала голова Синявкина, как показалось, свесившаяся на грудь. — И вправду заснул. Антон, дай топор.
— Что задумал? — подбираясь к нему, спросил Шутов.
— Надоело ждать. Долбану его по башке, и все дела.
Ухмыльнувшись, Шутов протянул другу секиру.
Отодвинув дверцу подальше, Глебов на четвереньках подполз к дивану, сел на корточки, схватил секиру двумя руками и, замахиваясь плоскостью лезвий, вырос позади Синявкина. К счастью, гнусавый голос переводчика и звуки стрельбы из колонок заглушили вырвавшийся из горла парня хрип, а увлеченный делом банкир не заметил всполохов теней, отброшенных на стены комнаты Глебовом, попавшим под свет экрана телевизора.
Нырнув за спинку дивана, молодой человек поспешно ретировался в укрытие и задвинул за собой дверцу.
— В чем дело? — сдавленным шепотом спросил Шутов.
— Лучше подождем, пока он заснет — с бешено колотящимся сердцем выдавил из себя Глебов.
— Да какая разница, долбанешь ты его по башке сейчас или когда он будет в кровати.
Глебов
— Хочешь вырубить его сейчас — тогда вперед. Только предупреждаю, он не спит. Он полирует тряпочкой пистолет. Огромный такой, называется Дезерт Игл.
— Ой-ё! — схватился за голову, запаниковав, Шутов. — Вот мы встряли…
Вытянув ноги, Покровский включал и выключал фонарик на телефоне — час, проведенный в шкафу, начал сказываться на состоянии даже обычно спокойного и невозмутимого парня.
— У него бессонница, что ли? — поморщился Гоша. — Давайте, может, навалимся и повяжем его? Втроем мы должны справиться. Только в кино один человек может раскидать толпу.
— Гоша, нас даже не толпа, — напомнил Глебов. Подняв руки, он принялся массировать слипающиеся глаза. — Есть я, очкастый дистрофик и ты. Ты хоть раз в жизни дрался? А у этого буйвола волына и шрамы от ножевых.
— Можно его придушить. — Покровский коснулся рукой болтающегося над ним ремня. — Накинем сзади ремень, и он наш.
— Ага, — поддакнул Шутов и, подняв перед собой указательный палец, веско произнес: — Охотники говорят так: кто контролирует шею зверя, тот контролирует всего зверя.
— Я не заметил у этого мужика шеи, — проворчал Глебов.
Широко зевнув, Шутов сказал:
— А еще за нас элемент неожиданности. Если сработаем четко и быстро, как спецназ, мы его завалим.
— Мы уже сегодня сработали четко и быстро, — напомнил Глебов. — Помнишь, что получилось? Мелкий продавец из секс-шопа чуть не оторвал мне голову.
— У нас возникли объективные трудности, — попытался оправдаться Шутов. — Вышел косяк с масками.
— Косяк вышел не с масками, а с сообщниками. Один гей-идол, второй псих.
— Я не псих. И если бы ты не согласился пойти на преступление, ни я, ни Гоша не сидели бы сейчас в шкафу, обсуждая, как лучше всего вырубить бандоса с огромной пушкой.
— Ах ты рыжий говнюк. Ну-ка иди…
Звук из колонок стих, и Глебов прервался на полуслове, так и не успев схватиться за тонкую шею друга.
Покровский воздел кверху руки.
— Аллилуйя!
Выждав для верности минут двадцать и услышав сквозь приоткрытые двери комнат раскатистый храп Синявкина, парни наконец осмелились покинуть свое убежище.
На цыпочках прокравшись в спальню, Глебов вооружился секирой и, встав у изголовья кровати, занес ее над своей головой. Однако, поразмыслив, опустил оружие, повертев плечами, размял их и поместил топор плоскостью над кончиком носа Синявкина. Поднял его над головой. Опустил. Снова поднял, но на немного меньшую высоту. И снова опустил. Чуть сдвинул секиру в сторону, прицеливаясь к точному удару по лбу. Поднял ее… И опустил.