Прямо сейчас

Нагаев Сергей

– Ну да.

– Более того, поскольку директор думал, что это просто улучшенный образец обыкновенной бычьей спермы, то, как думаете, в какое хозяйство он бы его отправил – в обычное или в какое-то особо важное, которое снабжает продуктами, скажем, начальство?

– Э-э… какое хозяйство? Какое начальство?

– Хозяйство – акционерное общество «Светлый путь», в советские годы это был одноименный совхоз, снабжавший продуктами лично генерального секретаря ЦК КПСС. А сейчас оттуда получает продукты на свой стол какое начальство, Аркадий Леонидович? По-прежнему самое высокое, президент нашей страны. Это его вы хотели использовать в качестве третьего бомжа или третьего подопытного кролика?

Ладони Прибыткова

холодно повлажнели; попасть под такое подозрение – попытка отравить президента! Ему стоило немалых усилий не показать паники. То есть смятение на его лице все равно отразилось, но лишь в той степени, в какой отражалось и до этой фразы – с самого начала разговора Прибытков осознавал, что выглядит растерянным, и теперь было очень важно, чтобы не возникло всплеска более сильных эмоций на этом общем фоне.

– Я этого не знал, – как можно нейтральнее промолвил он.

В голове его мелькнуло только, что если он сейчас оторвет ладони от своих коленей, то брюки в этих местах будут насквозь мокрыми.

– Да, – спокойно сказал Копулов. – Я знаю, что вы не хотели отравить президента. Не хотели превратить его в животное. Или в овощ. В общем, во что-то сельскохозяйственное. Вы просто не знали некоторых обстоятельств. Но теперь вот знаете. И это важно. На будущее.

Опасность вроде миновала. Прибытков выдохнул, словно вышел из головокружительной петли, катаясь на невероятно крутых американских горках.

Копулов молчал. Казалось, он задумался о чем-то своем.

– Я приказал забрать кенозин со станции, – Прибытков стал приходить в себя. – Теперь он в надежном месте.

– Любопытно, в каком сейчас надежном месте мой человек, который присматривал за вашей группой, – внезапно снова показал когти Копулов. – Он куда-то пропал. Исчез.

«О, черт! – пронеслось в голове Прибыткова. – Так вот кого убили мои архаровцы на бычьей станции. Идиоты! Так подставить!»

«Молчать. Надо просто молчать. Не отвечать. Копулов ведь не меня спрашивает, куда сгинул его человек. Он не обвиняет. Он просто кинул фразу, крючок. Может, он и не знает про убийство на станции. Вот и мы ничего не знаем», – мысленно убеждал себя Прибытков.

– Человек из нашей системы не может взять и пропасть, – добавил тем временем Копулов. – Что-то случилось. Может, его и в живых уже нет.

Копулов замолк на целую минуту длинной в вечность, за которую Прибытков все-таки стал слишком нервничать. Он хлопал глазами и держался из последних сил, пытаясь устоять от соблазна покаяться, рассказать все, свалить вину на дурных подчиненных, только бы его самого не привлекли к ответу.

Но, похоже, большего Копулову не требовалось, и он подкинул Прибыткову спасательный круг:

– Он, правда, не только за вашей группой приглядывал. За Казачковым с его ребятами тоже.

Надо же, у Прибыткова как-то и выскочило из головы, что его соперник Степан Казачков, такой же, как он сам, особый советник президента из кадрового резерва, был одним из членов российской делегации и возвращался в Москву на разбившемся самолете. Прибыткову даже стало жаль погибшего конкурента. Конечно, Казачков был ослом, носился со своей безнадежно отсталой идеей восстановления империи, как с писаной торбой, но все-таки. Ладно. Все, однако ж, к лучшему, подумал Прибытков, отныне убитый на станции в Быково человек Копулова – вина Казачкова. Один мертвец на совести другого. Идеальный расклад.

– Но с Казачкова теперь ничего не спросишь, – сказал Копулов. Он словно видел Прибыткова насквозь.

– Теперь со многих никакого спроса, – сказал Прибытков.

– С каких многих? – мягко вопросил Копулов.

– С целого правительства, – Прибыткову очень хотелось отвести подальше от себя мысли коварного собеседника. – Все ведь погибли.

– И ни с кого за это не спросишь, да?

Вот же черт, мелькнуло в голове Прибыткова, о чем

он? Он все-таки подозревает меня в измене? Намекает на то, что авиакатастрофа стала результатом заговора, о котором «кое-кто» знал. Знал, но не доложил кому следует. Что ему известно? Может ли он быть в курсе, о чем они говорили с отцом в больнице? Больница старая, построена еще при советской власти, специально для сотрудников КГБ, и при постройке там наверняка все стены нашпиговали прослушкой. Господи, неужели эта аппаратура до сих пор работает?! Нет. Не может быть. Технологии стали совсем другими, а новую аппаратуру туда вряд ли ставили. Кому это надо, не те времена. Или те?

– Так что вы об этом думаете? – спросил Копулов.

Прибытков промямлил в ответ что-то неопределенное в том духе, что одновременная гибель целой верхушки власти в мирное время – случай в политической истории крайне редкий, хотя, с учетом польского прецедента, получается, что случай уже не единичный, и опять в России.

Это, решил Прибытков, все, что можно себе позволить, в ответ на такой вопрос. Пусть лучше сам Копулов скажет, что думает об этом. В конце концов, он пригласил его сюда, скорей всего, именно для того, чтобы сказать, что сам думает, и еще, видимо, чтобы потом что-то предложить ему, Прибыткову. Да, конечно! А иначе зачем Копулов пригласил его сюда? И нечего было так волноваться. Если бы Копулов решил обвинить его в чем-то, то не вызвал бы на конспиративную квартиру, а просто отдал бы приказ взять его. А? Да, точно! Сожрал бы его, даже несмотря на то, что он, Прибытков, с тех пор, как стал особым советником президента, вошел в когорту неприкасаемых. Его нельзя было просто «взять» без согласования по крайней мере с руководителем Администрации президента. Но руководителя Администрации президента больше нет. И самого президента нет. И, между прочим, председатель ФСБ тоже был в том самолете и тоже – тю-тю. Сейчас Копулов как один из его замов может действовать вообще без оглядки на кого бы то ни было. Во всяком случае до тех пор, пока не будет назначен новый председатель. Интересно, а сам-то Копулов не метит ли на место своего начальника? Или куда повыше?

– С этой авиакатастрофой столько мест наверху освободилось, – сказал, будто снова угадав ход его мыслей, Копулов. – Многие, наверно, сейчас засуетятся.

«Может, и мне что-то перепадет? – подумал Прибытков. – Может, Копулов хочет предложить мне какую-то интересную должность, в обмен на личную верность?»

Впрочем, не успел Прибытков поверить в эту приятную догадку, как сообразил, что если теперь, после гибели президента России Паутова, объединенную страну де-юре и де-факто возглавляет президент Белоруссии Микулов, то по идее Копулов не может претендовать на какие-либо высокие должности и не может предлагать кому-либо какие-либо должности. С этого дня все важные посты будут занимать ставленники Микулова. Микулов же, небось, притащит сейчас в Кремль целую свору своих людишек из Белоруссии. А Копулов – что Копулов? Ему теперь дай бог свою-то должность сохранить, а не то что кого-то куда-то выдвигать.

«Но ведет он себя слишком уверенно, – подумал Прибытков. – Что он от меня хочет? Теперь вообще ничего не поймешь».

В голове его был полный кавардак, Прибытков действительно уже ничего не соображал и отказался от попыток строить какие-либо предположения. Он опустил плечи и затуманенным взором уставился на пепельницу. Подождем, решил он.

– Аркадий Леонидович, а в шахматы вы играете? – ни с того ни сего спросил Копулов.

– Да. Немного.

– Захватывающая игра. Почти как бильярд. Столько возможностей у фигур, даже у пешек. Каждая может стать ферзем, слоном или чем-то еще. Единственное, чем пешка не станет никогда, – королем. И это логично. Потому что двух королей одного цвета на доске быть не может. Ферзей – может, ладей, коней – кого угодно, но только не королей.