Прямые пути

Дуров Алексей Викторович

— Мой род благороднее, чем Иэя Тоумоса.

Рес уставился непонимающе — не было с начала времен дворян среди побережников, а в роду Собирателей Раковин даже купеческого сословия мало. А Леск объяснила:

— Мои предки никогда никому зла не делали. Если и брались за оружие, то чтобы защитить себя или других. А дворянские предки друг друга со свету сживали да крестьян обирали до голодухи. Тоумосы добыли богатство речным разбоем. И не говори, что это давно было, можно и недавнее вспомнить. Сейчас дворянам поклоны не нужны, а всего-то двести лет назад головы рубили

тем крестьянам, кто не кланялся, и это считалось правильным, оправданным. Я читала в свитках, как они доказывали, что простой народ должен быть нищим для его же пользы, и что война необходима.

— Ну… хотя бы не гордятся.

— Да, замалчивают.

Вокруг было уже не Трехречье, Пахотные равнины. Никаких лесов, одни только поля, в основном убранные. И селений нет — каждая крестьянская семья живет на своей земле, обособлено дом строит.

По дороге встречались в основном мужчины — все угрюмые, ссутуленные работой. У очень многих сломаны, аж сплющены носы, не хватает зубов — для народа равнин подраться на кулаках первейшее дело после работы и выпивки. Кланялись, но тоже угрюмо как-то, можно и за неуважение принять.

А дорога разветвилась, расползлась между огороженных полей. Остановили крестьянина на телеге, путь спросить, но тот не знал, как им на большую дорогу выбраться. Просто не знал — никогда в жизни дальше кабака не выбирался. Расспросили, хотя бы, где кабак — там-то можно дорогу узнать. К тому же солнце к закату шло, надо было ночлег искать.

Добрались уже к вечерней заре.

Странный кабак тут — ладно, что как сарай построен, а не как дом, но тишина непривычна. Люди внутри есть, много — Рес слышал, как кружки постукивают, жидкость плещется, другие звуки. Но молча, ладно без песен да беззлобных перебранок, как у южан, но и разговоров не слышно. Таковы равнинники — в кабаках напиваются и уходят.

Вошли, Леск первой — у дворян принято женщин пропускать. Да, народу много, и одни только мужчины. Все повернулись, согнулись в поклонах, кроме совсем уж пьяных.

Рес водил глазами, выискивая хозяина. И тут один из совсем пьяных встал, направился к Леск. Подошел, остановился в шаге. И вдруг ринулся вперед с расставленными руками, схватил ее за плечи и попытался прижать. Не смог — она молниеносно извернулась и бросила пьяного через себя, с громким хрустом обрушила на утоптанный земляной пол. Отскочила, выхватила нож, и Рес с мечом подоспел. Стоял над хрипящим от боли пьяницей, раздумывая, чем бы его ударить: плашмя или лезвием.

Остальные все также молчали, Рес посмотрел и увидел в их взглядах радостное ожидание.

Пьяный, похоже, протрезвел, отполз на спине, перепугано глядя на меч. Рес загнал клинок в ножны — мужичье разочарованно выдохнуло, — громко позвал:

— Хозяин!

Подсеменил, часто кланяясь, мужик в грязной рубахе, забормотал:

— Чего угодно благородным господам?

— Две комнаты.

— Комнаты? А… да нету у нас-то. Это в доме для странников, это дальше по дороге, за перекрестком.

Леск развернулась и вышла, Рес за ней.

— Ты должен был его убить, — заявила Леск, когда уже отъехали от

кабака. — Или хотя бы порезать ему лицо. Дворяне не прощают, если кто нападает на их женщин.

— А тебе не надо было свое борцовское умение показывать.

— Да. Не надо было.

— Где и научилась-то? Зачем борьба переписчикам?

— Мать научила.

Все же, непростая у Реса спутница. Мало того, что языки знает и память отменная, еще прикидываться умеет, бороться, да и фехтует, пожалуй. Наверняка с тайными делами связана, а Ресу не говорит, не доверяет, хотя он сам перед Леск раскрылся. И как им дальше без доверия?

Подумав, Рес решил, что всякий человек имеет право на тайну. Тем более, что тайна может оказаться не Леск, а чужая.

Глава 4

К Холодному Потоку выехали совершенно неожиданно — хотя кусты вокруг были явно приречными, но тянулись долго. И вдруг, когда Рес уже сомневался, не заблудились ли они с Леск, открылась покрытая мелкой рябью водная гладь. Широкая река, северный берег едва виднеется.

Естественно, залюбовались, у Реса аж дыхание перехватило. Плеск волн слаще пения, от запаха в голове дурман, как от крепкого вина. Как будто домой вернулся, даже появилось ложное чувство, что на берегу реки можно ничего не бояться.

Повернули коней налево, вверх по реке. Постоянно на воду глядели — и налюбоваться не могли, и высматривали, кто бы переправил, но река почему-то была пустынна.

Рес уже подумывал, не переправиться ли самостоятельно — степняцкие кони воды не боятся, специально приучены. Но, во-первых, слишком широкая река, во-вторых, не зря Холодным Потоком называется — вода как лед.

Солнце клонилось к западу, когда Леск вдруг замахала рукой. Приглядевшись, Рес рассмотрел возле противоположного берега подвижную черточку.

— Это люди потока, — объяснила Леск, — квай ирт.

Рес смотрел, как черточка растет, приближаясь, вот уже понятно, что это лодка, что в ней два человека. Вспоминал, что знает про народ потока — до сих пор ни одного из них не видел. Вспомнилось немного, к примеру, что сами себя они называют людьми реки, так и переводится «квай ирт», но в империи уже есть один народ рек, более многочисленный. Вот и переименовали, чтобы путаницы не было. Еще, что люди потока до сих пор промышляют речным разбоем, и что они очень суеверны — непонятно, как одно с другим сочетается, ведь по-настоящему суеверные люди не причиняют зла. Еще, что у людей потока трудно отличить мужчин от женщин, потому что у мужчин не растет борода.

В песок почти беззвучно ткнулась длинная узкая лодка из бересты, вся изукрашенная колдовскими рисунками. Люди потока оказались невысокими, ловкими, черные волосы заплетены в косы. Слабые подбородки, острые носы, очень гладкая кожа — наверное, можно мужчин с женщинами перепутать, но Рес распознал сразу, по глазам — женщина на корме, мужчина на носу. Одеты просто, по-крестьянски, только рубахи расшиты волшебными знаками. И по шесть амулетов на шеях.

Первым, не здороваясь, заговорил мужчина поточник: