Пряник и Пшёнка
Шрифт:
Кажется, с этого момента у меня отключился инстинкт самосохранения. Еще и Вадим растворился, будто его и не было.
Я бросилась к мальчишкам и быстро отвела их за дерево, попросив не смотреть.
Вернулась к мудаку, который уже пинал, лежащую на земле женщину.
Он никак не реагировал на мои просьбы остановится. Вцепился в жену питбулем настолько крепко, что я не смогла оттащить его даже за футболку, которую лишь порвала. Не придумав ничего другого, что его могла бы остановить, я ударила его по жирной хребтине палкой, которая сломалась.
В руке моей остался маленький
— Ты чё, сука, делаешь?! Охуела?
— Это ты что делаешь? — крикнула я в ответ.
Клянусь, если бы не кричащие за спиной дети, я бы не была такой смелой. Ещё бы побитая женщина побыстрее отползала.
— А тебя ебёт?
— А тебя?
Очень содержательный диалог у нас выходил с этим пьяницей. Высококультурный, блядь…
В один момент, когда мужик резко поднял руку и замахнулся, стало ясно, что «милой» беседой наша стычка не ограничится. И откуда только у пьяного в нолину типа столько сил и резкости?
Я хоть и успела наклонить голову, уходя от его удара, но, всё равно, край моей бестолковой головы он зацепил ощутимо. Мозг в черепной коробочке бултыхнулся.
Стиснув зубы, подстегнутая непрекращающимся плачем детей, которые подбежали к своей матери и попытались ее оттащить, я машинально воткнула мужику в ногу над коленом кусок палки. Но, всё равно, не успела и, сопровождаемая мужским рёвом, получила удар по рёбрам, из-за которого меня отбросило в стоящее рядом дерево. До звенящей в ушах боли руку оцарапало сухими ветками. Неконтролируемый всхлип сорвался с моих губ, когда я осела у дерева. Но на то, чтобы пожалеть себя у меня не был ни сил, ни времени, ни возможности, потому что мудак решил добить меня так же, как свою жену, ногами.
Я лишь успела отползти и накрыть голову руками, когда мудак резко опрокинулся лицом на землю и взревел.
А затем, вокруг нас будто запели птички и зазвучала дивная мелодия из романтических комедий, когда я во все глаза смотрела на мужественного и сурового Пряника, который как в замедленной съёмке, как настоящий полицейский застегивает наручники, повязал на лежащем лицом вниз мудаке свой ремень.
— Ты башкой когда-нибудь думать начнешь? — закричал на меня подошедший Пряник, и пение птиц вместе с романтической мелодией куда-то исчезло. Пластинку зажевало жопой реальности, в которой я сидела под деревом на сырой земле с текущей из руки кровью, а надо мной разъяренный нависал Пряник, снимающий с себя футболку, чтобы ею перевязать мою руку. — Какого хрена ты опять полезла в драку? Для этого менты есть, которые сегодня здесь дежурят.
— Да? И где твои менты, когда они так нужны? — кричала и я в ответ. — Ждут, когда в парке будет труп, чтобы повод для работы был уважительный?
— Дура! — рыкнул Артём сердито. Обхватил мою раненную руку за запястье и рванул на себя, чтобы снова попытаться перевязать.
Ненавижу, когда меня называют дурой. Да еще так… от души. Будто я действительно редкостная идиотка.
— Не трогай меня! — крикнула я, неуклюже поднялась с земли и опешила, когда всё побитое семейство начало освобождать своего главу.
— Да пошла ты, дура! Тебя кто-то просил лезть в нашу семью? — оттолкнула меня женщина, а затем меня толкнул и ее старший сын. — Своего мужика палками бей, ебанутая!
На меня словно ведро холодной воды вылили. Я попала в какую-то параллельную реальность, в которой жертва защищает того, кто её унизил и ударил? В реальность, в которой целая семья считает хорошим того, кто их бьёт, а не того, кто защитил? Что, вообще, происходит? Люди, вы в себе?
— Ну, как? Всех спасла или продолжишь? — возник рядом Артём.
Я не нашла, что ответить. Качнув головой, пошатнулась и едва шевеля ногами дошла до дерева, под которым оставила рюкзак, а через двадцать минут я и Артём уже сидели за решеткой, потому что подоспевшим на помощь полицейским женщина заявила, что мы избили её мило прогуливающуюся по парку семью, а в особенности — ее ненаглядного муженька.
К счастью, сидели мы с Артёмом за разными решетками.
— Протяни мне, хотя бы, руку, чтобы я ее перевязал, — недовольно ворчал из своей кутузки Артём.
— Отстань, — бросила я тихо, не глядя на него. Прислонившись головой к стене, думала и жалела о том, что его не закинули за камеру, которая была бы от меня через толстую бетонную стену.
— Твою мать! — рыкнул Артём, ударив ладонью по прутьям. — Не хочешь, чтобы я тебе помог, сама сделай хоть что-нибудь. У тебя кровь уже на пол капает. Чашку хоть свою подставь.
— Она во мне, — бросила я безэмоционально.
— Блядь…
К нам приближались неторопливые шаги. Из узкого коридора с кружкой кофе в руке к нам вышел Михаил Захарович. Было необычно видеть его в полицейской форме при погонах.
— Ну, что, Биба и Боба, как вам парк? Аттракционов, смотрю, маловато нынче? Свои пошли искать… — спросил он, не спеша нас высвобождать. Подошёл к столу, за которым сидел наш смотритель, и присел на его угол. С легкой улыбкой посмотрел на нас поочередно.
— Батя, ей бы в медичку, — произнес Артём, который, похоже, и сам не спешил освобождаться.
— Открой, — кивнул Михаил Захарович, и его помощник тут же подскочил со связкой ключей и поочередно начал нас открывать. — Вы, конечно, нашли с кем связаться. Рылёвы у нас семейка приколистов. Прикол у них такой. Вернее, у бабы — вызывать наряд на хату, крича «убивают!», а потом пиздить наших за то, что те обижают её муженька.
— Могли бы детей у них хотя бы изъять, — буркнула я. Взяв свой рюкзак, вышла из камеры и посмотрела по сторонам, вспоминая, с какой стороны нас сюда привели.
— Это уже не наша работа. А опека не находит повода для их изъятия.
— Плохо ищет, значит. Где тут выход? — заглянула я в серые глаза мужчины.
— Сначала дуй во второй кабинет справа, — указал Михаил Захарович направление кружкой. — Тебя там подлатают. И завтра приезжайте к нам. Послушаем с Марусей рассказ о сегодняшнем происшествии. Повпечатляемся, — причмокнул он удовлетворенно.